О "самом древнем городе в Европе".

"Недавно раскопанный итальянскими археологами город в районе современного селения Полиохни оказался древнее Трои и больше её по размерам. Люди жили здесь ещё в эпоху неолита — в нижних слоях городища найдены остатки примитивных хижин, круглых, овальных или прямоугольных в плане, с сырцовыми стенами, возведёнными на каменных фундаментах", - говорит Н. А. Сидорова.

Стало быть, первоначально поселение Полиохни на о. Лемнос никаких фортификационных сооружений не имело.

"Первый «город», относящийся к так называемому «синему периоду» (между 2750-2500 гг. до н. э.), состоял из более просторных, прямоугольных в плане жилищ и был обнесён оборонительной стеной, огибающей по периметру подножие холма", - сообщает Ю. В. Андреев. - "С наступлением следующего, так называемого «зелёного периода» (2500-2400 гг. до н. э.), вне черты старой оборонительной стены на западном склоне холма возник новый жилой квартал, для защиты которого была сооружена специальная новая стена. Ещё позже, в течение так называемого «красного периода» (2400-2200 гг. до н. э.), кольцо укреплений было ещё более расширено и усилено постройкой двух мощных полукруглых бастионов, опять-таки на западном склоне холма. Эта новая стена может считаться вместе с тем и последней. Она продолжала существовать также и в течение всего следующего, «жёлтого периода» (2200-2100 гг. до н. э.). В это время поселение достигло в своём территориальном развитии предела, дальше которого оно пойти не смогло (рис. 4). План поселения в его сохранившейся части восходит в основном именно к «желтому периоду». Площадь, занятая Полиохни, в это время составляла около 15 000 м2, превосходя среди кикладских поселений даже площадь самого большого из них — Филакопи I. Около 2100 г. до н. э. Полиохни было разрушено землетрясением и в дальнейшем уже никогда больше не восстанавливалось", - добавляет Ю. В. Андреев.

Рис. 4. План поселения Полиохни («жёлтый» период) на Лемносе.

"Внутри городских стен открыта широкая мощёная улица, идущая от главных ворот с севера на юг, через всё городище. Её пересекают более узкие улочки, делящие город на правильные кварталы. В каждом из таких кварталов жилые дома располагаются тесно, нередко у отдельных комплексов были общие стены. Они различаются своими размерами, но каждое из таких жилищ имеет хотя бы небольшой открытый дворик, вокруг которого группируются все помещения дома, делившиеся на жилые комнаты и кладовые. Стены домов были сделаны из сырцового кирпича, укреплённого деревянной арматурой, и стояли на каменных фундаментах. Дома Полиохни были благоустроены, снабжены водостоками и ванными комнатами. Город имел хорошо налаженное водоснабжение, на главных улицах были устроены облицованные камнем колодцы и цистерны для хранения воды. В Полиохни не найдено дворца правителя, но уже существовали общественные сооружения. В слоях раннего города, современного Трое I, у городских ворот открыто здание, внутри которого вдоль одной из длинных стен несколькими рядами стоят скамьи. Исследователи видят в ртом здании прообраз позднейших театрально-зрелищных сооружений", - продолжает Н. А. Сидорова.

"Среди жилой застройки Полиохни можно выделить несколько особенно больших и богатых домов, состоявших из двадцати или даже более того помещений. Как указывает Бернабо-Бреа, в некоторых случаях жилой дом практически мог занимать целую инсулу. Однако чаще инсулы делились на два или большее число домов, составлявших вместе одну структурную единицу в общей планировке поселения. Большие дома или инсулы Полиохни могут, таким образом, свидетельствовать о том, что здесь существовала особая форма социальной организации, которая в этнографии обычно квалифицируется как большесемейная или домовая община", - замечает Ю. В. Андреев. Скорее всего, патриархальная община. По мнению Бернабо-Бреа, реальная власть была сосредоточена в руках собрания или совета «старейшин» (видимо, глав больших семей), собиравшихся на свои заседания в мегароне большого дома на краю поселения.

Двуручный кубок из Полиохни «жёлтого периода» (2200—2100 гг. до н. э.). "Мужские" формы  свидетельствуют о ментальном патриархате изготовителей сосуда.

"Почти в каждой из инсул Полиохни основные хозяйственные помещения (житницы для хранения зерна и других продуктов, стойла для вьючных животных, обычно устраивавшиеся в «вестибюле» перед входом в мегарон, закуты для свиней, внутренние дворы, в которых, по вполне вероятному предположению Бернабо-Бреа, женщины занимались приготовлением пищи, ткали и пряли шерсть, стирали и т. д., мастерские и т. п.), как правило, размещаются в самом большом из составляющих её домов. Отсюда нетрудно сделать вывод, что все эти помещения находились в совместном пользовании всех обитателей инсулы, в сознании которых продолжало жить чувство их общей принадлежности к одному родовому коллективу. Аналогичным образом как место сбора и совместных трапез всей семейной общины мог использоваться и мегарон большого дома". 

Википедия говорит, что Полиохни был одним из важнейших торговых центров ранней бронзы и обязан своим развитием ведущей роли, которую он играл в транзитной торговле с Северо-Эгейскими островами, побережьем Малой Азии, материковой Греции и Кикладами. Поселение настолько процветало в ранней бронзе, что считается самым древним городом в Европе (в частности, согласно Христосу Думасу) с ранней формой социальной и городской организации. Предполагается, что Полиохни был торговым соперником Трои.

Может быть, торговля имела место быть, но, я думаю, прав Ю. В. Андреев, который говорит, что "Полиохни должен быть отнесён к категории древнейших земледельческих поселений, которую мы называем «категорией квазигородов». Относя его к исторически более ранней и примитивной категории квазигорода, мы имеем в виду следующие основные моменты. Во-первых, протогород как особая форма поселения, характерная преимущественно для раннеклассового общества, предполагает довольно высокий уровень социальной стратификации. Община, занимавшая Полиохни, явно ещё не успела достигнуть в своём развитии такого уровня. Внутренняя структура поселения, в общем, довольно-таки однородна. Здесь нет ничего похожего на типичное для большинства протогородов разделение всего жилого массива поселения на аристократический сеттльмен и кварталы бедноты и простонародья. Различия между «богатыми» и «бедными» или большими и малыми домами Полиохни носят достаточно условный характер, поскольку и те и другие, по всей видимости, были включены в состав крупных жилых комплексов (инсул), принадлежавших большесемейным общинам. Во-вторых, мы не располагаем данными, которые позволили бы утверждать, что ремесленное производство в этих двух общинах уже переросло стадию домашнего ремесла и находилось в руках полностью занятых мастеров-профессионалов, без чего невозможно представить себе протогород даже в его элементарной форме. Судя по тому, что почти в каждой инсуле Полиохни имелась своя домашняя житница и хотя бы небольшое стойло для скота, всё это поселение должно было представлять собой не что иное, как очень плотно укомплектованное скопище крестьянских дворов, все обитатели которого были так или иначе заняты в сфере сельского хозяйства. Наконец, в-третьих, в нашем распоряжении нет никаких фактов, которые можно было бы расценивать как указание на то, что Полиохни выполнял функции политического, военного и религиозного центра по отношению к определённому округу или району. Поселение скорее производит впечатление обособленной, самодовлеющей общины, никак не связанной с другими общинами на территории того же Лесбоса или Лемноса, если предположить, что таковые там действительно существовали. В этом отношении Полиохни резко отличается от таких синхронных с ними поселений, как Троя I-II в Малой Азии или Лерна III на Пелопоннесе. Обитатели этих двух цитаделей, несомненно, держали под своим контролем обширные окрестные территории и вместе с тем, вероятно, могли в случае военной угрозы предоставлять подвластному им населению право убежища в стенах своих твердынь. В Полиохни не удалось открыть ни одной постройки, которую можно было бы поставить в один ряд с большим троянским мегароном". 

Здесь надо ещё добавить, что, по всей видимости, жители Полиохни овладели мастерством металлургии (на острове есть месторождения меди и золота, серебро и свинец — на Наксосе и Кеосе). Судя по этим находкам, в некоторых домах Полиохни обработка металла могла быть своего рода наследственным промыслом, передававшимся, как это нередко бывает, от отцов к сыновьям в каждом новом поколении. В то время на многих территориях, даже на соседних островах, не знали как выплавлять предметы из меди, свинца, серебра, золота, не говоря уже о бронзе. В таких условиях, металлурги Полиохни могли сказочно обогатиться.

Кстати, при раскопках Варненского могильника было обнаружено множество изделий из золота, многие из которых выглядят как заготовки ("болванки"). Я уже говорил, что в могиле 43, скорее всего, был похоронен древний металлург со всем его "барахлом" (кстати, англоязычная Википедия сообщает то же самое: "Первоначально она была идентифицирован как могила принца, но теперь считается, что это могила кузнеца). Ну, то есть, если ты — кузнец, и вокруг тебя, на десятки и сотни километров, нет ни одной кузни, а каждой женщине потребна тяпка для работы в огороде, ты можешь продавать свои тяпки по цене коровы. Вот отсюда и богатство...

В вопросу о культуре пеласгов.

"Неолитическая религия Греции, земледельческая по своему характеру, сходна с другими религиями этого времени в Передней Азии и Европе. По существу, на всей территории Греции почиталось одно божество — Великая мать", - пишет Н. А. Сидорова в своей монографии "Искусство Эгейского мира" ("Искусство". М., 1972. С. 25).

Это к вопросу о религии и культуре пеласгов, до-греческого населения Эллады.

Троя II как острог*.

*) Остро́г — фортификационное сооружение (опорный пункт), постоянный или временный населённый укреплённый пункт (из Википедии).

Н. А. Сидорова пишет: "Троя I погибла в большом пожаре... К сожалению, из жилых построек Трои I внутри её стен сохранился лишь один мегарон простой формы...".

А никаких жилых построек внутри крепостных стен и не было. Как нет их внутри стен Кремля [1].

Она продолжает: "Троя I явилась предшественницей и скромным прообразом гораздо более значительного и по своим укреплениям и по размерам города второй половины III тысячелетия, Трои II... Против главных юго-восточных ворот находится вход во внутреннюю прямоугольную в плане ограду, в пределах которой расположен дворец правителя, племенного вождя... Рядом с большим мегароном помещены меньшие по размеру, но аналогичные по плану сооружения. Вероятно, они являлись жилищами семьи вождя, тогда как выделяющееся среди них импозантное здание большого мегарона служило местом торжественных приемов и встреч вождя с его соплеменниками. Можно представить, как величественно выглядело это здание, большое не только по древним, но и по современным масштабам, — длина его 45 м, ширина 13 м, — стоявшее на самой вершине холма, возвышаясь над остальными постройками... Комплекс дворца вождя занимал значительную часть вершины холма, окружённого крепостной стеной. Вокруг него найдены остатки других построек, но представления о жилищах рядовых жителей этого города Троя II не даёт".

Опять же повторюсь, что никаких жилищ рядовых жителей в Трое II не было. Это не был город в современном понимании этого слова. Самой ближайшей параллелью Трои является сибирский острог. Острог был прежде всего военным сооружением и воздвигался из логики сидения в осаде. Соответственно, основным параметром, которым он должен был удовлетворять, являлось степень его укреплённости. Если в «острошке крепей никаких <нет>... <то> в осаде сидеть никоими мерами невозможно», - писали обычно казаки про не внушавший им доверия острог, в который они приехали нести службу (РГАДА. Ф. 214. Оп. 3. Ед. хр. 747. Л. 323). Казаки грабили туземное сибирское население, взимали ясак для царя (ну и свой интерес при том соблюдали). Поэтому они боялись туземцев, боялись мести с их стороны, и этот страх заставлял их строить укрепления. Оборонительные сооружения Трои I, с их мощными стенами и выступающими вперёд прямоугольными бастионами шириной более 15 м (!) свидетельствуют о колоссальном страхе тех, кто жил в "крепкостенной" Трое. Я не знаю, кто там жил — морские пираты типа норманнов или какой-нибудь иной Männerbund. Там, конечно, жил вождь со своей дружиной, а вот относительно женского пола я не уверен. По рассказам римских историков, первоначально Рим был заселен одними только мужчинами; отсюда и знаменитое "похищение сабинянок". Может быть, и троянцы "умыкали" девочек по всему побережью Эгейского моря? И как им после этого не бояться мести со стороны отцов и братьев похищенных девушек?

Страшновато...

 

---------------------------------------------------------------------------------

[1] Впрочем, Н. А. Сидорова сообщает о том, что найдено несколько погребений грудных детей в больших кувшинах под полами жилых домов Трои I и II. Странно. Если под полами жилых домов Трои I (3000—2600 гг. до н. э.) — это понятно: это была типичная деревушка Езерской культуры, которая представляет собой слияние элементов местной «староевропейской» и пришлой «курганной» (индоевропейской) культур. Ну, а Троя II — это уже целиком индоевропейская (хетто-лувийская?) культура.

Троя II.План поселения.

Я тут вижу большой мегарон в центре — пиршественный зал для царя и его дружины; две пристройки по бокам — это, надо полагать, опочивальни самого царя и царских отпрысков; помещения справа — скорее всего, апартаменты его дружины; а маленькие пристройки слева — служебные помещения (кухня, склад и жильё для прислуги). Где тут жилые дома — я не вижу.

Лягушка-царевна и живая вода.

На стр. 21 своей монографии "Искусство Эгейского мира" Н. А. Сидорова приводит изображение фигурок лягушек из Неа-Никомедии, VII тыс. до н. э. 

Эти фигурки сделаны из твёрдого зелёного камня — серпентина; одна из них имеет отверстие для подвешивания. То есть, возможно, её носили на шее как амулет.

А вот ещё одна нефритовая штучка с дырочкой для подвешивания. 

Она  была обнаружена во время археологических раскопок 8000-летнего неолитического поселения Слатина в Болгарии.

«Мы нашли точно такую ​​же свастику этим летом в последний день наших раскопок доисторического поселения близ Мурсалево. [Археологическая] наука также знает ещё несколько свастик такого рода, которые были обнаружены близ Кырджали [в Южной Болгарии] и в Фессалии [в северо-западной Греции]», — поясняет ведущий археолог Васил Николов (Источник). Он  утверждает, что лягушачьи черты свастики не случайны. По его словам, доисторические люди считали этих земноводных символом перерождения, поскольку  весной они выходят из своих жилищ и исчезают осенью, чтобы снова появиться в следующем году.

Jelka Vince Pallua в своей статье "WHAT CAN THE MYTHICAL FROG TELL US?" говорит, что в мифах всего мира лягушки ассоциировались с первобытными водами, из которых возникла жизнь. Лягушки, связанные с первобытными водами, были символом животворящей матки с её похожей на воду амниотической жидкостью. Поэтому одним из многих земных обличий Великой Богини/Богини-матери, великой возродительницы-восстановительницы (regeneratrix), был образ лягушки.

Далее Jelka рассказывает о ритуальном танце под названием Жапчи (Лягушки) в горных деревнях Северной Хорватии, когда мужчины и женщины, подобно лягушкам, прыгают друг через друга. Может быть, так же прыгали и неолитические земледельцы Старой Европы, в видах успешного деторождения и обильного плодородия? Jelka сопоставляет эти древние танцы с фольклорным материалом из Ярославской губернии в России, где для того, чтобы выйти замуж, девы должны были найти лягушку и, присев на корточки и попрыгав, как лягушка, сесть на неё голым задом.

В некоторых деревнях Германии женщины называют матку "жабой". Jelka обнаружила аналогичное лингвистическое явление и в хорватском языке, в истринском диалекте. Хорватское слово «лягушка» - žaba, а уменьшительная форма - žabica. На словаре местных идиом из деревни Водице в Истрии, Хорватия, она обнаружила довольно интересную синтагму, žabicu driti ("сломать маленькую лягушку") или, как эта хорватская фраза объясняется по-немецки, Blut brechen. Немецкая фраза Blut brechen состоит из двух немецких слов - "кровь" и "сломать, нарушить, разбить". А как насчёт фразы на хорватском языке - žabicu driti ("сломать маленькую лягушку")? Что она обозначает? Несомненно, синтагма žabicu driti обозначает акт дефлорации, где žabica ("маленькая лягушка") - это опять же термин, обозначающий женские гениталии, которые кровоточат, когда их «ломают» во время первого полового акта.

Мало того, что уменьшительно-ласкательное слово žabica обозначает женские гениталии, но кусок ткани, называемый žabica, помещается именно на той части платья, где находятся женские гениталии. Эта žabica изготавливается в форме треугольника/клина, который вставляется в нижнюю часть платья, называемую rubina, в форме двойного треугольника, что ещё более чётко соответствует анатомии женского полового органа. И Jelka приводит хорошо нам известное изображение идола со стоянки Лепенски-Вир, где мы видим такие же женские гениталии треугольной формы. 

Скульптура со стоянки Лепенский вир, Сербия, 6000-5000 гг. до н.э.

Как отмечала Мария Гимбутас, в некоторых европейских языках корень bau или bo связан со словами, обозначающими ведьм и жаб. Баба также означает «ведьма» в болгарском и польском диалектах. С другой стороны, во Франции слова bo, bot, botet (в провинциях О-Саон и Луара) означают «жаба». «В Литве bauba обозначает страшную ведьму или чудовище... Они могут быть связаны с литовским baba, старухой или женой». Не менее интересно, что немецкое слово Hexe означает одновременно «жаба» и «ведьма». Однако это переплетение не просто лингвистическое. Рассказы о переплетении лягушек/жаб и ведьм в фольклоре, т.е. о превращении ведьмы в лягушку, на самом деле весьма распространены.

Затем автор раскрывает любопытную связь между baba, водой и мегалитами. (О том, что "вода дружит с камнем", я уже говорил.) 

"Упомянутое выше корневое слово ba(u) можно найти в слове, обозначающем монолиты (называемых бабами), которые я обнаружила во время полевых работ в адриатической части северо-западной Хорватии в 1995 году. Следует помнить, что по-хорватски baba означает «старуха» или «старая карга», а как мифологический персонаж, баба схожа с ведьмой. Бабы - это камни, которые я обнаружила во время полевых работ на острове Крк (Krk) и в Истрии. Этим камням нужно предлагать фрукты и пшеницу и целовать их, когда приближаешься к ним в первый раз. Часто это выражается в шутливой угрозе детям, что им придётся целовать зад старухи. Когда я начала свои исследования около двадцати лет назад, баба не воспринималась как водная богиня, но, тем не менее, вода была одной из главных её коннотаций. Мне потребовалось время и усилия, чтобы понять, что эти бабы-монолиты всегда ассоциируются с водой в той или иной форме. Постепенно я заметила, что все бабы располагались вблизи воды (у колодцев и ручьёв) и что все они сопровождались легендой о поцелуе карги / уродливой старухи и о необходимости приносить ей в дар фрукты, пшеницу и т.д. Кроме того, атрибуты мокрый, склизкий, сопливый, сырой, слизистый, несомненно, также указывали на наличие воды и влажности - предпосылок плодородия. Водная природа всех этих баб дополнительно подтверждается гидронимами водоёмов, на которых они расположены (Поточина, названная в честь хорватского слова «поток» (potok) и Пукунель - от итальянского слова «колодец» (pozzo)). Мне пришлось задаться вопросом, что олицетворяют эти камни-бабы и почему их целуют. Через некоторое время я нашла самый наглядный ответ во время полевых работ, когда я обнаружила единственное образное изображение бабы на тот момент - уникальную Гробникскую бабу под Риекой, которая представляет собой не скалу, сформированную природой, а гротескную женскую фигуру, высеченную из цельной скалы, с большой головой и подчёркнуто женскими атрибутами - большими бёдрами и грудью (к сожалению, уменьшенными детской игрой в бросание камешков), несомненно, символизирующими плодородие и изобилие.

The Grobnik Baba. Photograph by the author 1996.

Как и все остальные аморфные бабы, она «сопливая и грязная», как описывали её сырость информанты из этого региона, и это видно по тёмному следу воды вдоль всей каменной фигуры.

Если мы теперь соединим символику лягушки и бабы, мы можем вспомнить уже упоминавшийся обычай Ярославской губернии в России, где для того, чтобы выйти замуж, девы должны были найти лягушку и, присев на корточки и прыгая, как лягушка, должны были сесть на неё голым задом. Аналогичная традиция существует и у южных славян - женщины должны садиться на мокрый камень, называемый бабой, когда хотят забеременеть".

Jelka говорит, что среди южных славян очень распространено мнение, что детям не разрешается называть лягушку её обычным именем žaba. Вместо этого они должны называть её бабой: «Баба - это эвфемизм для лягушки». «Дети, у которых есть мать, никогда не должны говорить žaba, а баба, иначе их мать скоро умрёт». Jelka полагает, что это табуирование является пережитком тех времён, когда лягушка была священным животным Богини-матери, а приближение к Матери равнозначно приближению к Смерти. Лягушка напоминает вагину, а вагина считается входом в потусторонний мир. 

С другой стороны, это можно соотнести с тем, что во многих традиционных культурах важно избегать прямого произнесения имён богов (или богинь), что указывает на возможность прежнего высокого божественного статуса, приписываемого лягушке. Jelka приводит несколько примеров: «Женские духи, называемые boginke (богини) и čudožene (чудо-женщины), которые любят подменять маленьких детей, также могут выглядеть как лягушки»; европейская древесная лягушка (hyla arborea), также известная как «божья лягушка», - самый известный вид лягушек в нашей стране, поэтому у неё так много названий. Её называют bogińa (богиня), kraljica (королева), kraljevčica (принцесса), kraljeva žabica (королевская лягушка), kraljeva žabička (королевская лягушка), zelenjara (зеленая лягушка), kišnjara (дождевая лягушка), kišovica (дождевая лягушка), гаталинка (гадалка), гаталинчица (гадалка), католичанка (католическая лягушка), реглица (королева), крекавица (квакушка), зелёная жабица (маленькая зеленая лягушка) и даже vračara (заклинатель), поскольку лягушки использовались для произнесения заговоров-заклинаний.

Можно привести немало примеров, иллюстрирующих отголоски отдалённой глубины, связанных с лягушками, вплоть до наших дней. Уже в XX в. жители Литвы устанавливали деревянные могильные памятники в форме жабы, на голове которой иногда прорастала лилия - символ возрождения, как и сама лягушка.

Неолитические параллели между Европой и Китаем.

 

Фрагмент неолитического сосуда с изображением человеческих фигурок из магулы (телля) Отцаки (Фессалия)

Сосуд неолитической культуры Яншао в среднем течении реки Хуанхэ

О символизме такого рода изображений я говорил в статье "Рождение - смерть - возрождение в одном символе "М"".

Не странно ли, что этот символ рожающей женщины существовал в эпоху неолита и в Европе, и в Китае?

Кстати, говорят, что в самой древней китайской деревне, относящейся к культуре Яншао, существовал матриархат (см.: Баньпоцунь - самая древняя деревня в Китае). Женщины изготавливали керамику, пряли ткани и занимались домашними делами, а также воспитывали детей. Мужчины проводили большую часть своего времени, ловя рыбу в близлежащей реке.

Печь для обжига керамики. Музейная реконструкция.

Интересная параллель с неолитической деревней Неа-Никомедия в Фессалии: как и там, в деревне культуры Яншао маленькие домики группировались вокруг большого дома в центре участка, который, очевидно, выполнял роль родового святилища, склада-хранилища инструментов и продуктов питания, "сельского совета", то есть места собраний клана. Может быть, там ещё был "дом престарелых", совмещённый с "детским садом".

Там существовал ров вокруг деревни. Его общая длина составляла 500 метров, ширина наверху — 6,8 метра, внизу — 1,3 метра, а глубина — 5,6 метра. 

Ров. Источник картинки.

Ров был построен вокруг деревни, чтобы защитить её от диких животных, поясняет музейная надпись на доске возле рва.

Такие же рвы археологи обнаруживают вокруг деревень Старой Европы. Очевидно, там они были выкопаны с тою же целью, для защиты клана от диких животных. 

Англоязычная Википедия сообщает: "Согласно парадигме археологии, на которую оказала влияние марксистская историография, преобладавшая в Китае во время раскопок, общество Баньпо считалось матриархальным; однако новые исследования противоречат этому утверждению, и марксистская парадигма постепенно вытесняется из современных китайских археологических исследований. Археологические свидетельства на сегодняшний день не позволяют глубже понять или проанализировать религиозную или политическую структуру общества Баньпо" (Источник).

Как это мило: "новые исследования противоречат этому утверждению", однако "не позволяют понять политическую структуру общества Баньпо". То есть, они говорят, что там был патриархат, но доказать своё "бла-бла-бла" они не могут.

Дипа Санатани, автор статьи "Деревня Баньпо и Терракотовая армия: павший матриархат и павшие солдаты" говорит на сей счёт: 

«Культура Яншао была матрилинейной, то есть женщины были главными, а родословная прослеживалась по материнской линии, а не по отцовской. Хотя западные учёные оспаривают это утверждение как некое «марксистское изобретение», физические доказательства из Баньпо говорят сами за себя: в каждой вскрытой женской могиле было больше погребального инвентаря, чем в мужской; и ни в одной из 250 обнаруженных и раскопанных могил нет никаких указаний на вождя-мужчину, но есть множество свидетельств в пользу женщин-лидеров (судя по количеству погребального инвентаря и типу). Это указывает на матрилинейное общество в самом строгом смысле, когда женщины находились у власти, а мужчины были подчинёнными».

Ну, я бы не стал говорить о подчинённости мужчин женщинам; просто они занимались своим делом. Причём, рыбылка — это любимое занятие многих мужчин и по сей день. 

«Сегодня, — говорит гид музея Баньпо, — здесь, в Китае, мужской мир. Но 6000 лет назад это был женский мир. Мужчине и женщине не обязательно вступать в брак. Мужчина может просто прийти в дом женщины ночью. Когда у вас рождается ребёнок, неважно, кто его отец». (Тут речь идёт, очевидно, о т. наз. "гостевом браке".)

«Но по мере роста населения нам требовалось больше мужчин для обработки земли и производства продовольствия. Вот как мир женщин превратился в мир мужчин». 

О неолитическом поселении Неа-Никомедия.

Н. А. Сидорова в своей монографии "Искусство Эгейского мира" (М., 1972) упоминает неолитическое поселение в Неа-Никомедии (Южная Македония), датирующееся концом VII тысячелетия до н. э. Население его занималось земледелием, скотоводством и рыболовством.

"В расположении хижин этого поселения нет какой-либо системы; они окружают находящееся в центре здание большого размера, сооружённое тем же способом, что и остальные хижины, но отличное от них по внутреннему устройству. Две продольные стены разделяют его на три части. Любопытны находки, сделанные внутри этого здания: несколько статуэток из необожжённой глины <...>. Размеры здания [1] и характер находок заставляют предположить, что оно являлось примитивным святилищем".

Что это, трёхчастное святилище? Архаический прототип тех трёхчастных святилищ, которые мы видим так часто на Крите?

"Поселение в Неа-Никомедии было окружено двойным кольцом глинобитных стен; каждая стена имела более 50 см толщины, расстояние между ними достигало 20 м".

Рискну предположить, что это был загон для скота. 

Европейский лев жил ещё во времена древних греков и римлян. Он обитал на территории современных Балкан и в Причерноморье. Греки, римляне и македоняне регулярно охотились на этих хищников и устраивали гладиаторские бои с участием львов. Если львы водились на Балканах ещё в начале нашей эры, то тем более — в VII тысячелетии до н. э. 

В таком случае понятно двойное кольцо глинобитных стен: внешнее кольцо забора охраняло коз от львов, а внутреннее кольцо отделяло их от человеческого жилья. 

Neolithic Goddess from Nea Nikomedia

А вот, для сравнения, "7-тыcячeлeтняя гoлoвa «peптилoидa» нaйдeнa нa pacкoпкax дpeвнeгo пoceлeния в Kувeйтe". 

Поразительное сходство! Где — Македония, и где — Кувейт? А культура — единая.

"Захоронения совершали в неглубоких грунтовых ямах, покойники лежали в скорченном положении, без погребальных даров. Это обстоятельство говорит об отсутствии представлений о личной собственности даже на предметы обихода: видимо, община жила нерушимыми еще законами коллективной собственности" ("Поселения Южной Македонии и Фессалии в эпоху неолита").

-------------------------------------------------------------------

[1] "... квадратное сооружение площадью около 12*12 м, которое было разделено внутри двумя рядами очень толстых столбов на три помещения. Это центральное здание сгорело и было восстановлено по старому плану. В слое пожарища под полом восстановленного большого дома были найдены пять женских фигурок из необожжённой глины, два больших топора из зелёного камня, глиняные сосуды в форме тыкв, несколько скоплений кремневых орудий, ещё не употреблявшихся (в каждом до 400 пластин), и много глиняных катышков нерегулярной формы" (Источник). 

Минойский перстень с изображением плача над пифосом. К истолкованию сюжета.

Рассказывая о крито-минойских перстнях-печатях, Л. И. Акимова упоминает одну загадочную композицию золотого перстня-печати XVI в. до н. э. из некрополя Фуми в Арханесе, с изображением плача над пифосом. 

Золотой перстень-печать с изображением плача над пифосом, из некрополя Фуми в Арханесе. 1600-1500 гг. до н. э. 

Прорисовка

"Представлены три фигуры: в центре стоит богиня в ожерелье, с обнажённой грудью, в складчатой юбке. Перед ней, слева от зрителя, юноша в килте, с длинными волнистыми волосами, упав на колени, скорбно обнимает огромный пифос — погребальный сосуд, в которых хоронили покойников. Напротив него, за спиной богини, изображён другой юноша — перед небольшим трёхчастным святилищем, воздвигнутым на высоком подиуме: за ним видится священное древо с пышными ветвями, которые юноша наклоняет, подпрыгивая и цепляясь за них руками. — он хочет или сломать ветку, или символически вырвать дерево. Изображение толкуют таким образом: слева от зрителя показана скорбь — плач над умершим, а справа — радость по поводу его воскресения: в движениях правого юноши ряд авторов видит танец".

Крайне трудно, почти невозможно верно истолковать священное изображение вне ритуально-мифологического контекста. 

Если бы мы не знали евангельской истории, что бы мы сказали о вышеприведённом изображении? — Какой-то мужик висит на дереве, другой мужик, кажется, прибит или пришпилен, как бабочка, к какому-то вертикальному предмету в виде буквы "Т". Тем не менее, лицо "пришпиленного" мужика не выражает ни боли, ни страдания. Рядом с "пришпиленным" мужиком стоят два других мужика и одна женщина. Восстановить-реконструировать по этому изображению всю евангельскую историю никак невозможно. Можно лишь гадательно предполагать различные сюжеты и версии.

Я свои размышления касательно плача над пифосом изложу позже, а вначале приведу толкования Л. И. Акимовой. Она говорит, что здесь "явно представлен праздник, подобный русской Троице, который в лунном календаре примерно совпадает с днём летнего солнцестояния — временем угасания солнечной силы, начала пути к смерти; в Греции это был главнейший календарный момент, отмечаемый такими фундаментальными ритуалами, как Великие Панафинеи в Афинах. На Троицу полагалось украшать интерьеры частных жилищ и церквей ветвями, травами и цветами. Для чего это делалось? Вероятно, для того, чтобы принести в жертву ту жизнь (растений), которая завершила свой цикл — отжила, чтобы дать возможность начаться новому. До Троицы запрещалось ломать ветви деревьев, потому что жизнь была на восходе и зенит ещё не был достигнут; в праздник солнцестояния ломать было нужно, потому что иначе произошёл бы «космический» сбой.

К любопытнейшим чертам композиции относится трактовка голов всех трёх персонажей. Собственно говоря, человеческих голов у них нет — показаны некие странные столбики или овалоиды с «жемчужными» усиками и иногда двойными кружками, очевидно, парами глаз. Есть волосы, ниспадающие длинными и тоже «жемчужными» прядями за спину, но нет голов, на которых они растут. Вероятно, разгадка заключается в том. что персонажи, запечатлённые в процессе перехода от смерти к новой жизни, имеют метаморфический облик. Они превращаются в бабочку или стрекозу и проходят свой цикл воскресения по типу биологического метаморфоза, включающего ряд ступеней: бабочка-куколка-червь. Не случайно на фоне печати между богиней и юношей с пифосом изображены две бабочки: одна — фронтально, словно распятая, головой вверх, а другая, ближе к богине. — в профиль, словно в полёте.

Кроме бабочек на фоне перстня-печати представлен ещё ряд значимых символов. в частности некий стержень на основании с капителью, в котором видят вариант египетского джеда, «позвоночника Осириса» — во время ритуала обновления сил (хеб-седа) фараоны должны были поднимать его на верёвках, и часто фигурирующий на геммах и печатях глаз — воплощение жизни, света, солнца. Всё это символы будущей жизни, знаки связи её с прошедшим циклом, смертью материи. Что же касается связи плача над урной и вырывания древа— в равной мере метафор конца (тогда как гипотеза о скорби-радости внешне более убедительна), то можно думать, что плач в данном случае знаменует рождение/реституцию, как можно судить по живительной силе будущего греческого протесиса (обряд выставления тела для ритуального плача), который справлялся в эгейских гробницах уже в Раннеминойский период". 

Что-то тут есть, но при чтении толкования возникает чувство недосказанности. Тут упущено самое главное — эпифания, то есть богоявление. В центре композиции находится Богиня, - а боги не являются людям "просто так".

Далее, в качестве пояснения, я приведу сюжет из евангельской истории. Как всем известно, воскресшего Иисуса впервые увидела Мария Магдалина. Почему именно она? Вероятно, потому, что она любила Иисуса (в Евангелии говорится, что она "обливала ноги Его слезами и отирала волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром" (Лук. 7:37-38)).  "Любовь, - говорил Генрих Гейне, - это  страшное землетрясение души". А тут ещё и смерть горячо любимого человека! Это же "землетрясение" в квадрате, или даже в кубе! После такого потрясения вполне возможен "сдвиг по фазе": либо сумасшествие, либо юродство, как у св. Ксении Петербуржской. Либо духовное прозрение... Л. И. Акимова может быть интуитивно чувствовала нечто подобное, но не могла открыто писать об этом, так как училась при "красном царе" Иосифе Сталине. 

Сюжет на данной печати может быть истолкован следующим образом. Умирает горячо любимый человек (жена? невеста? сестра? мать?), и безутешный мужчина идёт к священному дереву, которое символизирует Богиню. В отчаянии он трясёт дерево и спрашивает: "почему? почему ты забрала от меня мою любимую?" И тут ему является сама Богиня. Как заплаканной Марии Магдалине явился Иисус. Ну а бабочка — это то откровение, которое он получил от Богини: "Мир тебе. Не бойся, ты не умрёшь. И она не умерла, но переродилась, как бабочка, и порхает в новом обличьи, ещё красивее чем прежде". 

Между прочим, я нашёл ещё одно подобное изображение на крито-минойском перстне-печатке.

А это уже доказывает, что перед нами не история из частной жизни какого-то Васи Пупкина, но мифологический сюжет. 

Вообще, археологи обнаружили на Крите множество изображений священных деревьев на перстнях-печатях. 

 

Как видно, деревья произрастают в специально изготовленных каменных (?) цистах. С ними производят какие-то манипуляции, что заставляет вспомнить слова из русской народной песни "белую берёзу заломаю". Ну и, с этими деревьями связаны оплакивания, они вписаны в контекст мифологической трагедии с эпифаниями (богоявлениями). 

Молящийся.

 

Бронзовая фигура адоранта из виллы на о. Тилисс. Ок. 1500 г. до н. э.

Можно подумать, что критяне совершали крестное знамение за полторы тысячи лет до Рождества Христова.

(Википедия сообщает, что для совершения крестного знамения первоначально использовался один палец. А двуперстие при совершении крестного знамения закрепилось лишь после Четвёртого Вселенского собора (V век), когда был выражен догмат о двух природах во Христе, — в качестве контраргумента против монофизитства.)  

Feedback на работу Л. И. Акимовой "Искусство Эгейского мира".

Что мне не нравится в 655-страничной работе Л. И. Акимовой "Искусство Эгейского мира. Троя. Киклады. Крит. Фера. Микены" (М.: БуксМАрт. 2020)? То, что она, ничтоже сумняшеся, пишет о крито-минойских царях как о некоей очевидной данности, аксиоме, не требующей доказательств. Вот один из её пассажей: "Краткий обзор Старых критских дворцов показывает, что они стали создаваться, вероятно, по примеру Кносского и, возможно, целенаправленно, по указанию правителя Кносса" (стр. 100). Какого такого правителя? Я такого не знаю. Египетских фараонов знаю, и шумеро-аккадских царей знаю, а правителей Кносса ни одного не знаю. И автор нисколько не утруждает себя приведением доказательств существования сих правителей, а, видимо, исходит из того, что раз на Крите есть дворцы, значит должны быть и цари во дворцах. Однако исторической науке не известно ни одно достоверное изображение крито-минойского царя, ни одно минойское царское захоронение (до 1500 г. до н. э.) [1], ни одно свидетельство о царях, кроме мифического царя Миноса из позднейшей греческой мифологии. Как же доктор искусствоведения, академический учёный Лидия Ильинична Акимова (она окончила МГУ в 1947 году) выдаёт за аксиому, не требующую доказательств, то, что является мифом?!

На стр. 201 своего труда она приводит изображение минойского "царя" и говорит при этом: "Корона — несомненный признак царя, и надета она по случаю важного ритуального акта".

На самом деле, эта фреска была восстановлена по трём отдельным фрагментам: голове, туловищу и левой ноге. Когда Артур Эванс их обнаружил в 1901 году, он отметил, что предположительно эти фрагменты принадлежат разным фигурам. Он предполагал, что туловище может принадлежать бойцу с быками. Голова, очевидно, принадлежала женщине, поскольку по минойской традиции мужчины не изображались с бледной кожей; на то, что это могла быть фигура жрицы, указывает нарядный головной убор, в какие были одеты жрицы, изображённые на саркофаге из Агиа Триада (Источник).

С большой долей вероятности можно предположить, что персонаж на фреске ведёт на поводке некое существо. Вольф-Дитрих Нимейер предположил, что этим существом могла быть сфинга в короне. 

Также есть предположение, что на фреске было изображено как минимум два человека. Примерно вот так.

Л. И. Акимова удивляет меня ещё больше, когда заявляет, будто в крито-минойских таврокатапсиях женщина-"богиня" приносила в жертву (кому? для чего?) своего супруга. При этом она опять ссылается на позднейший греческий миф об Ариадне, Тесее и Минотавре. Цитирую: "В позднейших мифах образ хаоса-андрогина связывался с «двуприродным» Минотавром, сыном Миноса и Пасифаи, человеком с бычьей головой, которого «супруга-мать» в образе Ариадны (по мифу — сестра) символически «отделяла» от себя (то есть убивала руками чужестранца Тесея). На поздних памятниках такая сцена предстаёт в самом сердце Лабиринта — в его Центральном дворе. На этом основании с учётом иконографии миниатюрной фрески с изображением Трёхчастного святилища (см. ил. 219) учёные предположили, что именно в Центральном дворе проходил главный критский ритуал, широко представленный в дворцовом искусстве, — бой с быком (см. ил. 418). Изначально это был именно бой, а не игра или состязание, потому что миф прямо говорит о нём как о смертоубийственном акте: женщина-богиня приносила в жертву отжившего положенный цикл сына-супруга, быка. «Тореадором* сначала была она сама — как жрица, подтверждения чему сохранились в искусстве. Но постепенно борцы-мужчины вытеснили её из этого опасного действа. <...> Конечно, как выяснил ещё А. Эванс, бык вовсе не рассматривался как представитель тварного мира. Он был воплощением критского царя-жреца".

219. «Трёхчастное святилище». Часть миниатюрной фрески из Кносского дворца. Ок. 1550 г. до н. э. Реконструкция. 

418. Игры с быком. Роспись из двора в Восточном крыле Кносского дворца. Ок. 1450 г. до н. э. 

Л. И. Акимова повторяет бредни сэра Джеймса Фрэзера, автора "Золотой ветви". Это всё нам давно известно. Однако нас терзают смутные сомнения. Мы ищем ответы на свои вопросы у академического учёного Л. И. Акимовой, но её объяснения никоим образом нас не удовлетворяют, потому что они бездоказательны, как писания Роберта Грейвса, автора "Белой Богини".

--------------------------------------------------------------------------------

[1] Я специально искал в Сети ответ на запрос "царские гробницы на Крите" и нашёл лишь упоминание о т. наз. "царской гробнице в Исопате", которую Джон Пендлбери отнёс ко времени с 1450 по 1300 год до н. э., когда пожары окончательно уничтожили минойские дворцы, и на Крите установилось господство греко-ахейских царей-"ванаксов". Да и сама эта гробница является копией типичных микенских царских гробниц.

Ещё я наткнулся на статью "Первая неграбленая царская гробница на Крите", но, во-первых, это опять же микенская гробница, а, во-вторых, "учёные полагают, что, по всей вероятности, в этой гробнице была похоронена царица-жрица".

Богиня-обезьяна и люди-цветы.

"Фестский дворец с его строгим и торжественным обликом имел много того, чего не обнаружено в других. В частности, в нём был священный сад. Наряду с деревьями огромную роль священных растений в критских дворцах играли цветы. В фестский сад, расположенный в юго-восточной части дворца, выходили через помещения в районе Восточного двора. Что любопытно, сад представлял собой полудикий каменистый пейзаж, в котором путём подтёса скальных выступов был устроен газон с искусственно сделанными круглыми лунками для высадки цветов. Судя по незначительной глубине лунок (от 10 до 18 см), здесь высаживались крокусы, корневая система которых сравнительно невелика. Но отсутствие воды навело на мысль, что сад не мог функционировать круглый год, а был сезонным, — цветы выращивали на определённое время, например для совершения ритуального праздника" (Л. И. Акимова. "Искусство Эгейского мира").

Цветы на камнях... Это напомнило мне про "садики" Адониса в серебряных корзиночках (см.: Удивительные «садики» Адониса).

Вообще говоря, минойская культура поражает изобилием цветов. 

Minoan labrys pithos, 1500 BC. From Knossos palace, Crete, Greece.

  

Маленькие кувшины с носиками, украшенные лилиями. 1500-1450 гг. до н.э. Археологический Музей Ираклиона, Крит, Греция.

Особенно загадочно выглядит фреска, на которой синяя обезьяна собирает крокусы.

Фреска «Синие обезьяны».

Синий цвет обезьяны говорит о том, что она — "не от мира сего". Потолки дромосов — коридоров ведущих в загробный мир микенских купольных гробниц, — красились синим цветом. Тогда, может быть, в обличии обезьяны перед нами предстаёт сама Смерть? Обезьяна сорвёт цветок, повертит его в руке и выбросит. Зачем она его срывает — она и сама не знает. Точно так же и Смерть поступает с людьми. И бесполезно её вопрошать: зачем ты, Обезьяна/Смерть выбрала этот цветок, а не тот... Она — безумная, она и вопрос-то не понимает...

Интересно, а не кроется ли Богиня-Судьба за образом синей обезьяны?

В копилку интересных сведений о Крите.

Крито-минойские погребальные сооружения — толосы — распространены на юге острова, в основном в долине Мессара, к востоку от Феста. Это круглые каменные сооружения с купольными перекрытиями, с ведущими к ним коридорами-дромосами.

Реконструкция и план толоса Апесораки в долине Мессара. о. Крит 

Не правда ли, что толос выглядит как мини-лабиринт с живущим в нём Минотавром?

"Как считают, в одном из внутренних помещений этих двух склепов отправлялась церемония протесис — выставление тела покойного для оплакивания. Протесис представлял собой трансформированный ритуал «растерзания», в котором роль «терзательниц»-жриц играли женщины-родственницы, чуждые умершему по крови. Обряд расцарапывания щёк и груди, самоистязания трактовался в народе как проявление скорби, но имел скрытый возрожденческий смысл. При критских толосах были специальные площадки для отправления поминальных обрядов", - говорит Л. И. Акимова.

Очень интересно. Про площадки возле портальных плит северо-кавказских дольменов я уже писал и высказывал предположение, что на них производились какие-то обряды. Теперь смысл этих обрядов немного прояснился.

Также теперь понятно, почему у статуэток, именуемых "богини со змеями", обнажённые груди. Скорее всего, жрицы обнажали свои груди лишь на время проведения ритуала «растерзания», а в остальное время они ходили в обычных одеждах.

Вотивные модели крито-минойского женского платья.

Откуда есть пошла культура критская?

Кносский храмово-дворцовый комплекс был построен на месте самого большого телля Кефала («Голова») на Крите, с остатками поздненеолитических культурных слоёв. 

Заслуживает интереса небольшая (высота сохранившейся части — 10 см) фигурка обнажённого мужчины, которая была найдена в ранненеолитическом поселении на месте будущего Кносса. Она с большим мастерством выточена из целого куска мрамора.

Неолитическая статуэтка обнажённого мужчины из Кносса

Полагают, что это изображение спутника Богини Матери. Но в таком случае, это не мужчина, а мальчик. Аттис. 

"Теперь выяснено, что неолитические слои, прослеженные под центральным двором дворца и к северу от него, имеют толщину 7 м — больше, чем все слои бронзового века, вместе взятые, — что свидетельствует о долгой жизни человека в этом очень удобном по своему расположению месте в период неолита. Из этих 7 м больше половины приходится на древние, ранненеолитические слои, лежащие прямо на материковой скале. И здесь, в самом нижнем, древнейшем слое было сделано удивительное открытие: были найдены остатки домов, прямоугольных по форме, построенных из обожжённых, а не сырцовых кирпичей". Автор этих строк, Н. А. Сидорова, говорит, что позднее технология обжига кирпича была забыта, и дома стали строиться из сырцовых кирпичей. То есть в раннем неолите строительные технологии были лучше, чем в позднем неолите. "Откуда было занесено на Крит применение обожжённого кирпича и почему оно было заброшено — пока остаётся вопросом. Возможно, что его принесли с собой переселенцы из Малой Азии, если древнейшие жители Крита, как считают учёные, пришли из этой страны".

Похожим образом, то есть из более древних неолитических поселений, появились и другие крупные центры будущей крито-минойской культуры, которые были основаны около 2400-2200 гг. до н. э.: Гурния, Палекастро, Агиа Триада, Маллия, Мохлос, Псира. То есть они явились органическим (не мужским "ургийно-гордынным", а женским "гонийным") продолжением более древних поселений.   

Гигантские пифосы из раскопок минойского дворца в Кноссе. Можно представить себе, какого размера были печи для обжига этих пифосов. И какие были подъёмные механизмы для их перемещения. 

По всей видимости, все они выросли из большесемейных поселений. Типичным примером такого поселения является Миртос, где жила большая семья, примерно из 120 человек. Его застройка — характерно плотная, «клеточная», из стандартизированных ячеек, которых открыто около 90. Дома плотно смыкались друг с другом, часто имея общие стены, без сообщения в нижних частях; П. Уоррен предположил, что в некоторые помещения жители могли попадать, как в Чатал-Хююке, только через крыши. 

около 2400-2300 гг. до н. э. 

Второе важное поселение Крита — Василики — сразу же было признано предтечей критских дворцов. Здание имело геометрически чёткие объемы, внушительный размер (длина крыльев — ок. 30 м) и в своей конструкции — уже каркас из деревянных балок. У него был второй этаж, судя по найденным основаниям лестниц в юго-восточной части; снаружи была вымостка, участок которой сохранился в северо-западном углу. 

План поселения Василики, около 2400-2300 гг. до н. э. 

Перед нами уже миниатюрный "кносский дворец". Л. И. Акимова говорит, что окрестные поселения не обнаружены. Что же это за "дворец" такой, если вокруг него нет деревень?! Но на самом деле это не более чем родовое поместье. Просто некоторые поселения достигли гипертрофированных форм и стали выглядеть как "дворцы", а другие не получили такого развития и ныне производят впечатление недооформленного дворца с большим центральным двором.

В принципе, оно и на Руси так было: у нас имелись зажиточные крестьянские семьи ("кулаки", в терминологии В. И. Ленина), и были очень бедные крестьянские хозяйства.

Двор бедного крестьянина. Марийцы. Марий Эл, Моркинский р-он, пос. Морки (Маробласть, Моркинский кантон). 1925. Фото из коллекции МАЭ РАН

Л. И. Акимова указывает на странную любовь критян ко всякого рода подземельям. Она говорит, что гипогей имелся не только в кносском храмово-дворцовом комплексе; свои миниатюрные "гипогеи" существовали едва ли не в каждом критском поселении. Надо полагать, что в этих подземельях хранились кости умерших предков. Возможно, некоторые останки приобретали статус "мощей", и тогда место их хранения становилось святым, превращалось в святилище.  Я клоню к тому, что, может быть, Кносс являлся для критян своего рода "Иерусалимом", куда они совершали паломничество, но и в других местах Крита имелись свои маленькие "иерусалимы". 

Под южным входом А. Эванс обнаружил две загадочные, необъяснимые постройки, то ли конца III тыс. до н. э., то ли более раннего времени. Это так называемые гипогеи, из которых сохранился только один (второй разрушен) — огромное ульевидное подземное пространство, диаметром около 8 м и высотой около 16 м, со спиралевидно устроенным рядом ниш, идущих с регулярными интервалами, с неким коридором-дромосом, возможно подходившим к гипогею на середине его высоты. Его подземное расположение, ульевидная структура и прочие моменты позволяют видеть в нём гробницу-храм, что наиболее оправдано в связи с последующей локализацией здесь входа в комплекс.

Кносский дворец. Гипогей под южным входом. Разрезы. Качество изображения отвратительное, но, к сожалению, ничего лучшего я не нашёл.

Я думаю, что именно гипогей был эпицентром кносского дворца-лабиринта. Сам этот дворец можно рассматривать как антураж гипогея.

При минойских дворцах были свои виноградники. на минойском Крите процветало виноделие. "В 1900 г. сэр Артур Эванс раскопал поблизости от Кносского дворца сосуды, украшенные рельефом с колосьями ячменя. Отсюда он сделал вьвод, что на Крите вину предшествовала некоторая разновидность пива. Однако малыe размеры сосудов, которые навели его на это предположение, объясняются скорее тем, что в эти сосуды наливался особый ячменный напиток, употребление которого позднее было необходимым условием для участия в Элевсинских мистериях" (К. Кереньи).

Да, с большой долей уверенности можно сказать, что Элевсинские мистерии имели своё начало на Крите. Дадим слово Карлу Кереньи:

"Звездой, утренний восход которой знаменовал собой наступление нового года, на минойском Крите был Сириус. При этом бросается в глаза известная двойcтвенность, или параллельность, явлений. На небе появлялась звезда, а из пещеры пробивался свет. Празднеcтво света в пещере было мистериальным действом. В Кноссе, на предназначенной специально для этого площадке для плясок, устраивалась открытая для публики танцевальная процессия, участники которой проделывали путь к «владычице лабиринта» и обратно. Сама владычица находилась в центре настоящего лабиринта, то есть подземного цapcтвa; там она рождала своего таинственного сына, тем самым даруя надежду на возвращение к свету".