К вопросу о наркотиках-опиатах в крито-минойской культуре.

«Богиня мака». 1300-1200 г.г. до н.э. Крит.

Карл Кереньи в своей монографии "Дионис: Прообраз неиссякаемой жизни" (М.: Ладомир, 2007), указывая на эту статуэтку, пишет:

"Специалисты по фармакоботанике установили, что на мaкoвых головках, украшающих головной убор богини из Гази, имеются насечки неорганического характера. Чтобы их было лучше заметно, они были выкрашены в более тёмный цвет. Это открытие первостепенной важности, ведь именно через такие насечки из мака получаюг опиум. Отмеченные тёмной краской насечки служили почитателям богини напоминанием о её даре и об опыте, которым они ей были обязаны" (стр. 34-35).

Здесь сразу же нужно одёрнуть нашего Карла и напомнить ему, что около 1300 года до н. э. на Крите господствовали греки-ахейцы, а от крито-минойской культуры к этому времени остались только "рожки да ножки". Поэтому нельзя относить эту фигурку "к концу позднеминойского периода". Это фигурка не (поздне)минойского, а микенского периода.

Как известно, греки-ахейцы пришли в Элладу с севера, из причерноморских степей. И вот что интересно: как раз те же земли занимали скифы, и при раскопках скифского кургана Сенгилеевское-2 в Ставропольском крае, археологи обнаружили сосуды, которые содержали следы опиума, который получают из недозрелых коробочек снотворного мака (лат. Papaver somniferum) (Источник. См. также: Слова Геродота о скифах получили подтверждение). Вот откуда "ноги растут" у этой фигурки!

В книге про Диониса, как и в книге "Элевсин: Архетипический образ Матери и Дочери", К. Кереньи опять спекулирует об элевсинском напитке - кикеоне, намекая на присутствие опиума в этом напитке. Нельзя исключить, - говорит он, - что мак использовался для вызывания образа богини подземного мира.

Затем К. Кереньи пытается связать с опиумом ярко выраженные визионерские способности минойцев. Как будто изменённые состояния сознания возможны лишь под воздействием наркотиков. Я давно, ещё в прошлом веке, читал трилогию Д. Мережковского "Испанские мистики". Там св. Тереза Авильская рассказывает про свои «Восхищения», похожие на «каталепсию», столбняк или обморок: «Мало-помалу всё труднее становится дышать… естественная теплота тела исчезает… руки холодеют, как лёд, и коченеют, как палки; тело остаётся в том положении, стоячем или коленопреклонённом, в каком застало его Восхищение, а душа погружается в блаженство» – в «невыносимое больше пяти секунд чувство вечной гармонии». При этом происходит и то явление или ощущение, которое известно многим святым под именем «Поднятия на воздух», levitación. «Восхищение духа увлекает за собою и тело, – вспоминает Тереза. – Душу возносит Сильнейший из сильных… с такою лёгкостью, с какой исполин поднял бы соломинку». «Лодочку души моей подымает как бы огромный, неистово бушующий вал». «Всё моё тело подымалось так, что уже не касалось земли… Если же я хотела этому противиться, то чувствовала под ногами чудесную силу, подымавшую меня на воздух… и испытывала великий страх».

Если такого рода «восхищения» были возможны в средневековой Европе, тогда, спрашивается, почему они не могли быть возможны и на Крите минойской эпохи? И если они в принципе возможны, то зачем тогда "приплетать" наркотики к религии? По-моему, св. Терезе Авильской опиум был нужен так же, как собаке нужна пятая нога.

Вальтер Ф. Отто о смысле Элевсинских мистерий.

"Элевсин — общее святилище для всей земли, — говорил Аристид в своём описании Элевсина (во II в. н.э.), — и из всего божественного, что есть у людей, это является одновременно и самым ужасным, и самым светлым. Где ещё в мире звучали столь чудесные песнопения, где ещё разгорались столь сильные чувства, где ещё человек столь неистово предавался игре красок и звуков, разрываясь между зрением и слухом?"... Он также говорил о неизреченных видениях, которые, по его словам, стали привилегией для "многих поколений счастливых людей".

Вальтер Ф. Отто сфокусировал весь свой интеллект на постижении того, что являлось самою сутью Элевсинских таинств.

Святилище Деметры и Коры.

Во-первых, Аристотель определённо говорит о том, что быть мистом означало не познавать что-то, а переживать и отдаваться переживанию, позволяя вести себя. Истинное посвящение ничуть не похоже на "масонские" посвящения как передачу каких-то тайных знаний. Это подтверждается недавно обнаруженным папирусным текстом, в котором Геракл утверждает, что он не нуждается в посвящении, поскольку, спустившись в подземный мир, он воочию увидел всё то, что могут предложить мистерии. Он говорит о священной ночи и заканчивает свою речь словами: "Я видел Кору". Здесь посвящение приравнивается к катабасису (См.: Катабасис).

Во-вторых, Отто отвергает истолкование Элевсинских мистерий как своего рода театральных представлений. Он говорит, что лес колонн Телестериона вряд ли позволял участникам мистерий размещаться вдоль стен, чтобы наблюдать за драматическим действом. На самом деле, мы должны отказаться от идеи драмы как таковой. Всё происходящее, вне всяких сомнений, было необычайно просто. Это подтверждается тем, что в элевсинских расходных книгах  среди многих прочих тем не содержится ни единой записи, которая могла бы иметь отношение к подготовке какого-либо рода сценического зрелища.

Людвиг Дойбнер высказал предположение, что мы имеем дело не с каким-то простым естественным актом, а с чудом. Ипполит сообщает не только о том, что здесь демонстрировался колос, но и о том, что его тут же срезали; сперва его должны были скосить "в тишине", а затем уж показывали. И контекст, и само построение фразы заставляют нас понимать слова Ипполита именно в этом смысле. И мы действительно должны заключить, что здесь разыгрывался мистериальный акт — из разряда магических. Дойбнер полагает, что произносилась магическая формула:"И узри, что в ту пору, когда ни одно зерно не всходит [ибо речь идёт об осени], взошёл колос с зерном".