Nanno Marinatos в поисках царя Миноса.

Nanno Marinatos в статье "Минойская Богиня-Мать и её сын: Размышления о теократии и её божествах" пытается натянуть сову на глобус "притянуть за уши" ближневосточную государственно-патриархальную мифологию к истолкованию  реалий крито-минойского общества.

Во-первых, надо ещё доказать, что на Крите имелась одна Богиня, а не множество богинь. Во-вторых, даже если там была одна Богиня, то с какой стати называть её "Богиней-Матерью"? И если она всё же была Матерью, то чьей Матерью? Быкоголового богозверя? 

Nanno Marinatos пишет, что "во многих ближневосточных мифах он является богом бури и царём богов. Такая роль приписывается вавилонскому Мардуку и Нинурте, египетскому Сету, угаритскому Баалу, израильскому Яхве, греческому Зевсу и Аполлону". Она предполагает, что "был главный сильный минойский бог-мужчина похожей природы, которого можно описать как воина и убийцу драконов. Но в то же время он был задуман как сын и царь.

Марсий и Аттис.

"Говорят, что во Фригии жил сатир или силен, бывший, по словам некоторых, пастухом или владельцем стад, и прекрасно игравший на свирели. Друг Кибелы, он скитался по стране с безутешной богиней, стремясь смягчить её скорбь об утрате Аттиса. Он подарил народ Целены во Фригии песнею, которую наигрывал на свирели в честь великой богини-матери. Возгордившись своим искусством, он вызвал Аполлона на музыкальное состязание; он играл на свирели, а Аполлон — на лире. Марсий был побеждён, привязан к сосне и кожа была с него содрана победоносным Аполлоном.

A drawing by José de Ribera shows the satyr Marsyas, who challenged Apollo to a music contest, bound to a tree and awaiting his fate.

В Целене показывали в исторические времена кожу Марсия. Она висела у подошвы цитадели в расселине, из которой выбивался быстрый и шумный поток реки Марсия, устремлявшийся для впадения в Меандр. Рассказывают, что когда раздавались вблизи звуки туземных фригийских мелодий, кожа мёртвого сатира содрогалась; но, когда раздавались звуки песни в похвалу Аполлона, кожа оставалась неподвижной, как-будто глухой.

В этом фригийском сатире, пастухе или владельце стад, пользовавшемся дружбой Кибелы, наигрывавшем мелодии, столь типичные для её культа, и умершем насильственной смертью на её священном дереве — сосне, не можем ли мы признать нечто знакомое и вскрыть близкую связь с Аттисом, любимым пастухом или стадовладельцем богини, называвшим себя игроком на свирели, погибшим под сосной, и ежегодно представляемым изображением, висящим подобно Марсию на сосне? Мы можем предположить, что в старину жрец, носивший имя Аттиса и представлявшийся воплощением его на весеннем празднике Кибелы, вешался или другим способом убивался под священным деревом; мы можем предположить, далее, что этот варварский обычай со временем смягчился и принял форму, знакомую нам и с более поздних времён, когда жрец только извлекал кровь из своей руки под деревом и прикреплял к стволу дерева, вместо себя самого, только изображение. B священной роще у Упсалы в жертву приносились люди и животные. Они вешались на священных деревьях".

Так рассказывает Джеймс Фрэзер, и далее он приводит параллель из германо-скандинавской мифологии. Как известно, Один повесился на священном древе, на ясене Иггдрасиль. Но Один висел на древе, пронзённый копьём, долгих девять ночей для того чтобы обрести тайные знания. А Фрэзер нам говорит, что жреца, носившего имя Аттиса, просто тупо убивали, потому что у дикарей был такой варварский обычай. Параллели между сатиром Марсием и жрецами Аттиса, конечно, имеются, однако истолкование Фрэзером этих параллелей совершенно неудовлетворительно. "Если моя догадка правильна, - пишет он, - то человек, представлявший бога-отца во Фригии, мог быть убитым, и его набитая [соломой] кожа повешена на священной сосне с той целью, чтобы дух его стал содействовать росту хлебов, размножению животных и плодовитости женщин". Опять этот бред сивой кобылы про плодородие! Ну ни одна бабка никогда не убила свою козу, чтобы таким изуверским способом содействовать размножению козлят и увеличению урожая картошки на огороде. Даже если кому-то пришла бы в голову такая извращённая идея, в конце концов можно отрубить голову быку и полить деревья в саду его кровью, - зачем же непременно убивать человека?! И потом, я очень сильно сомневаюсь, что кто-нибудь во Фригии пожелал бы носить имя "папы", если бы там был обычай потрошения и набивания соломой папских чучел. Ну подумайте, кто бы пошёл в духовную семинарию учиться на попа, если бы всех попов вешали на церковной колокольне?

Странный "Аполлон" из Дупляя.

Л. С. Клейн на стр. 73 своей монографии "Время кентавров" приводит изображение с подписью.

Рис. 29. Глиняная моделька повозки с водоплавающими
птицами из Дупляя, Вост. Сербия, культура Жуто Брдо
(Oppermann, 1984,62, Abb. 24). Сопоставима с мифическим
выездом Аполлона к гиперборейцам.

"Аполлон, согласно мифологии, ежегодно удаляется на дальний север к гипербореям на колеснице или ладье, запряженной лебедями. Возле Дупляя (Восточная Сербия) археологи нашли две глиняных модельки повозки, запряженной тремя водоплавающими птицами с мужской фигуркой в качестве возницы (рис. 29). Модельки принадлежат культуре бронзового века, одной из культур погребальных урн, называемой Жуто Брдо в Сербии, Кырна или Гырла Маре в Румынии (XIV—XIII вв). Видимо, там тоже чтили этого бога в микенское время, хотя не обязательно он носил имя Аполлона. Такого имени, кстати, не было и в микенском пантеоне —  имя, скорее всего, пришло в конце микенского времени с востока (где зафиксирован клинописными источниками XIII в. бог Апалиунас)", - сообщает Л. С. Клейн.

Тут я позволю себе не согласиться со Львом Самуиловичем. С какой стати он считает, что на повозке находится мужская фигурка? 

Ликийцы = лютичи?

Л. А. Гиндин и В. Л. Цымбурский приводят следующие цифры: "фригийцев «Илиада» упоминает 3 раза, карийцев, один из самых крупных и хорошо знакомых грекам народов в Малой Азии VIII в. до н.э. и позднее, - 2 раза, меонийцев - 3, мисийцев - 5, пеонийцев - 7, пафлагонцев - 4, фракийцев - 17, а ликийцев - 49 раз, т.е. больше, чем все имена других малоазийских и северобалканских этносов, кроме троянцев, вместе взятые! Ликийцы практически затмевают иные народы Малой Азии, так что о подвигах представителей последних мы в поэме почти ничего не слышим. Внимание к ликийцам как ко второму по своей значимости народу после троянцев видно по фигурирующей в разных падежах формуле «троянцы и ликийцы» (VI,77; XVI,564), а также по удивительной формуле обращения к объединённому войску, защищающему Илион, «троянцы и ликийцы и дарданцы, бьющиеся врукопашную», произносимой 6 раз (VIII,173; XI,286; XIII,150; XV,425, 486; XVII, 184), где имя ликийцев вклинивается между двумя терминами, выступающими у Гомера своего рода обобщённым названием для всех жителей Троады. В чём причина особого отношения поэта к этому народу?"

Авторы долго и муторно рассуждают обо всём, намекают на этимологическую связь страны Lukkâ с греч. λύκος «волк» или λευκός «светлый», предполагают, что у ликийцев племенным богом был Аполлон и Аполлон же был в большом почтении у троянцев. Ещё У. фон Виламовиц-Мёллендорф вопрошал: если Аполлон защищает от греков малоазийский город Трою, то не может ли он быть исконно малоазийским богом? Действительно, "этот бог враждебен ахейцам, он сеет болезни в стане Агамемнона, ссорит того с Ахил­лом, защищает Энея от Диомеда, уводит Ахилла обманом от Гектора. Он - убийца Патрокла, а в перспективе и самого Ахилла, для которого он «самый ненавистный из богов» (Il. XXII, 15)".

Ну, допустим, троянцы вкупе с ликийцами были "волками". Тогда кем были греки? На ум приходит война "волков" и "сук" в советских тюрьмах XX века.

О бесконечно счастливой жизни.

"Греки верили, что Аполлон проводит зимние месяцы в прекрасной стране Гиперборее, где буквально текут молочные реки с кисельными берегами или прочее в этом духе. Жизнь там долгая, счастливая и беспечальная. Но когда гиперборейцы утомляются своей бесконечно счастливой жизнью, они сбрасываются с прибрежных скал, принося себя в жертву Аполлону" (А. Баркова).

А в реальности там безлюдные голые скалы, где гнездятся полярные крачки.
 

Несколько лет назад смотрел я док. фильм про те места, и там рассказывалось про каких-то удивительных змей, которые питаются раз в году. Наглотавшись птичьих яиц, они потом целый год ждут, когда снова прилетят крачки и снесут им яиц на пиршество.

Но я хотел сказать о другом, об утомлении счастливой жизнью. Нищего держит на ногах надежда на то, что, может быть, однажды Фортуна улыбнётся ему, он найдёт на дороге пятитысячную купюру и сказочно разбогатеет. Ну а богатому на что надеяться? 

Очевидно, бесконечная жизнь возможна лишь в том случае, если она связана с познанием. Познание окружающего мира — штука очень интересная, это я знаю на собственном опыте. И это величайший стимул для жизни. Дм. Мережковский описывает, как Наполеон Бонапарт, целыми часами, в одной из покинутых комнат лонгвудского дома на Св. Елене, забывая все свои беды и муки, наблюдал жизнь муравьёв; восхищался их умом и упорством в отыскивании спрятанного сахара: «Это ум, это больше, чем инстинкт, это настоящий ум... образец государственной мудрости. О, если бы такое единодушие людям!» Целыми днями, уже больной, почти умирающий, наблюдал жизнь рыб в лонгвудском садке,– особенно их любовные игры и войны. 

Беда лишь в том, что далеко не все люди ищут познания. Наверно, те гиперборейцы, которые сбрасывались в море с прибрежных скал, были гопотой. Но как гопники оказались в Гиперборее, стране с молочными реками и кисельными берегами, которая так сильно напоминает коммунистический "рай"?

Судьба — злодейка.

Согласно верованиям греков и римлян, выше богов стоят Мойры, богини Судьбы. Над смертными и над богами властвует рок, и нет такой силы, такой власти, которая могла бы изменить хоть что-нибудь в том, что предназначено богам и смертным.

Примечательно, что эти высшие силы предстают в мифах разных народов в женских ипостасях: у греков это Мойры, у римлян — Парки, у германцев — Норны.

Ещё более примечательно, что такая "раскладка" характерна для патриархальной мифологии. 

Из древнегреческой мифологии нам всем известна страсть Аполлона к Гиацинту и такая же гомосексуальная страсть Зевса к мальчику Ганимеду. Но если обвинить Зевса в педерастии, то он, возможно, сказал бы в своё оправдание, что у него судьба такая, ему так Мойры нагадали. Именно они сплетают судьбы богов и людей, так что все претензии — к ним.

По сути, таким же образом мог бы оправдаться и Чикатило перед судом присяжных: мол, я родился таким извращенцем, я от природы такой жуткий сладострастник, я ничего не мог поделать со своей натурой, таким я уродился, и все претензии — к тем, кто создал меня с такой страстью. 

То есть, если послушать Чикатило, то в конечном итоге виновником всех бед является Бог. Если бы он не сотворил людей, то и не было бы никаких бед.

Здесь мы касаемся невероятно сложной проблемы зла. Множество учёных мужей повредились рассудком, пытаясь совместить несовместимое, то есть одновременное существование всеблагого Божества и зла в мире. Я не стану решать эту "квадратуру круга", а всего лишь замечу, что у древних греков, римлян и германцев роль дьявола исполняли Мойры-Парки-Норны.

Медиумический "столп" матриархата.

Вяч. Иванов в своей работе "Дионис и прадионисийство" говорит:

"Аполлон овладевает дельфийским прорицалищем чрез убиение его стража (phylax) и обладателя, хтонического змия — Пифона. 

Пифоновым гробом слыл дельфийский храмовой «омфал», яйцевидное каменное сооружение, трижды священное: как средоточие Аполлонова дома, как «пуп земли», известный уже в эпоху Пиндара, и как место очищений. — Ныне мы знаем, что омфалами вообще назывались куполообразные своды (tholoi) гробовых склепов, какие сооружались ещё в микенскую эпоху: «пуп» Аполлонова храма был издревле чтимой гробницей некоего хтонического божества. «Гробница же бога», по гениальной догадке Эрвина Роде, — «не что иное как пещера, где он живёт». Это представление выражает змея, нередко обвивающая омфалы, и, в частности, на его изображениях, дельфийский (см: «Омфал» как центр мироздания).

Под чудовищной личиной «вещего» (от peuthomai), как обычно понималось это имя, дракона (mantikon daimonion, no Гесихию), или — по Гомеридам — смрадной (от руtho — гнить), вредоносной змеи (drakaina) нелегко распознать затемнённые, уже в гомерическом гимне пифийскому Аполлону, черты дельфийского пра-Диониса. 

Змиеубийца, согласно закону мистических отношений между вакхом-жрецом и Дионисом жертвенным, исполнился духом последнего: с той поры стал он вещуном и гадателем.

Другими словами, Дионис древнее в Дельфах, чем Аполлон; женское же подземное божество древнее самого Диониса. И вместе это значит: от «первовещуньи (protomantis) Геи» до Аполлоновой Пифии культовое господство принадлежало в Дельфах женщине".

Я прямо вижу святилища Чатал-Хююка в этом описании Вяч. Иванова. В статье "Семантика образа Быка в Чатал-Хююке" я приводил изображения быков с неестественно длинными рогами и говорил о их схожести со змеями. А змеи, как мы знаем, являются медиаторами (посредниками) между подземным и надземным мирами. Они то выползают на поверхность, то уползают в норы под землю. Очевидно, с культом быка были связаны какие-то медиумические практики общения с духами умерших людей.

Немного гомосятинки.

«Гиацинт». Ф. Ж. Бозио. 1816 г.. Лувр

Это тот самый Гиацинт, в которого влюбился Аполлон. 

"Эвола окружил образы олимпийских богов небесным сиянием, а Аполлон, мало того, что он такой же педик со своим Гиацинтом, как Зевс со своим Ганимедом, они оба, гады, к тому же ещё и «хтонические» по происхождению!" (А. Иванов. Источник).

Аполлон и Дионис.

О. А. Матвейчев в статье "Истоки культа Аполлона и первопоэт Олен" говорит, что "распространение его культа в Элладе началось в «тёмные века» и охватило к началу VII в. до н.э. весь греческий мир (Буркерт 2004: 246)". 

Но где находился эпицентр культа?

"О происхождении культа Аполлона до сих пор идут дискуссии. По наиболее влиятельной в XX в. гипотезе, греки заимствовали культ Аполлона из Малой Азии. Одним из авторов этой гипотезы и наиболее последовательным её приверженцем был У. фон Виламовиц-Мёллендорф, выдвинувший в пользу своей позиции, например, такие аргументы: 1) гомеровский Аполлон враждебен грекам и помогает троянцам, имея в их цитадели даже собственный дом; 2) его эпитет «Летоид» – единственный матроним на Олимпе; собственно говоря, называть мужчин по имени матери у греков не принято, зато это характерно для малоазийской Ликии; 3) у Гомера Аполлон ещё не является покровителем муз и не связан с прорицаниями и вообще с Дельфами (эти функции у него обозначатся позже) (Wilamowitz Moellendorff 1908: 27-45).

Австрийский филолог П. Кречмер обнаружил доказательства восточной гипотезы в архивах Хеттского царства, открытие которых в начале XX в. стало одной из величайших научных сенсаций. Благодаря титанической работе по дешифровке клинописных табличек, найденных в Богазкёе, удалось установить, что Хеттская империя имела тесные связи не только с Египтом, Вавилоном, Ассирией, но и с неким царством Аххиява, в котором была опознана микенская Греция, а также Вилусой; в ней Кречмер узнал гомеровский (догреческий) Илион (Kretschmer 1924). Один из хеттских документов начала XIII в. до н.э. представлял собой договор о дружбе и взаимопомощи между царём Муваталли и правителем Вилусы Алаксандусом. Заключая договор, владыки поклялись своими самыми священными богами – соответственно Каскалом Куром и Апалиунасом. По мнению Кречмера, Алаксандус – не кто иной, как троянский принц Александр (Парис), а Апалиунас – прообраз греческого Аполлона.

К этому выводу склонялся и шведский филолог М. Нильссон, видевший в созвучии имён хеттского Апулунаса (Апалиунаса) и греческого Аполлона, но более даже – в сходстве их функций (оба являлись богами ворот) «неоспоримое доказательство восточного происхождения Аполлона, предположение о котором часто возникало, но яростно опровергалось» (Нильссон 1998: 109).

Сторонники восточной гипотезы обращают внимание также и на тот факт, что в гомеровской «Илиаде» Аполлон выступает как покровитель Париса и защитник троянцев [1]. А согласно киклической поэме «Эфиопида», именно Феб направил стрелу троянского принца в пяту Ахилла.

На малоазийское происхождение Аполлона может указывать наличие у него эпитета «Ликийский». В «Илиаде» он используется в отношении лучезарного бога дважды (Il. IV 101, 119).

Существует несколько трактовок этого эпитета. У. Лиф, Дж. Кирк, Дж. Томсон, например, считали, что Λυκηγενής восходит к λύκος (волк) и должно переводиться как «рождённый волчицей». По другой версии, Λυκηγενής нужно интерпретировать как «светорождённый», на чём настаивает, в частности, Ричмонд Латтимор. «Связь между светом и Аполлоном, конечно, существует, – замечает по этому поводу А. Н. Горожанова, – но божество скорее является источником света, а не его продуктом» (Горожанова 2004: 345).

Наиболее надёжной представляется, однако, версия, связывающая Аполлона с малоазийской Ликией. Этой версии придерживались П. Кречмер, У. Виламовиц (с известными оговорками), М. Нильссон, В. Отто, А. Кин, а также А.Ф. Лосев, Л.А. Гиндин, В.Л. Цымбурский и др.  Именно в Ликию, согласно схолиасту к «Илиаде», бежала от гнева Геры богиня Лето, где и родила Артемиду и Аполлона (Schol. ad Il. IV 101). Ту же историю излагают Овидий (Ov. Met. VI 316-338) и Антонин Либерал (Met. 35). Связь между Аполлоном и Ликией отражена у Пиндара, в «гомеровских» гимнах, у Эсхила, Софокла, Еврипида".

О "неопределённости" индоевропейской мифологии.

Ариэль Голан говорит, что "сугубо индоевропейская мифология вообще неопределённа. То, что в области мифов, верований, ритуалов обычно считается индоевропейским, на поверку оказывается раннеземледельческим по своему происхождению, лишь приспособленным к основным принципам индоевропейских воззрений. Среди предков тех народов, которые на протяжении 2 тыс. до х. э. воспринимали языки и основные принципы религии выходцев из протоиндоевропейской этнической среды, основной, численно преобладающий контингент составляло автохтонное население. Культура этого населения была более высокой, чем у пришельцев, их искусство было гораздо более развитым. Надо полагать, что и мифы их были более яркими".

Всё верно, и прекрасную иллюстрацию к словам А. Голана представляет греко-микенское искусство. Оно, по "крови", является индоевропейским, арийским, но по "духу" является ни чем иным как репликацией крито-минойского и - шире - эгейского искусства пеласгов.

"Но момент, на который я хотел бы обратить ваше особое внимание, - пишет А. Эванс, - заключается в следующем: несмотря на небольшие локальные расхождения во внутренней обстановке или костюме, «микенцы» являются лишь «провинциальным» вариантом той же самой «минойской» цивилизации. Планировка их дома может немного отличаться, но архитектурные элементы, вплоть до мельчайших деталей, практически одинаковы, хотя определённые мотивы отделки могут быть более предпочтительны в одной области и менее предпочтительны – в другой. Внешний типаж людей, изображённых на настенных росписях, неразличим. Религиозные культы – те же самые. Мы видим ту же самую Богиню Природы с её голубями и гробницу с колоннами; тот же самый культ секиры с двумя лезвиями (лабриса); те же сакральные рога – всё это особенности, которые, как мы теперь знаем, могут быть прослежены на Крите вглубь эпох, вплоть до раннего минойского периода".

"Охотницы", фреска из Тиринфа, XIV в. до н.э., микенский период.

 

Микенские женщины

Матриархальный антураж оракула Аполлона в Дидиме.

В пору Великой греческой колонизации, что началась с середины VIII века до н.э. и длилась до VI века до н. э., греки основали за морем несколько сот городов-колоний. Дидим близ Милета на малоазийском побережье Эгейского моря был одной из таких колоний. Главная достопримечательность поселения Дидим — колонны святилища Аполлона, сохранившиеся до наших дней в той или иной степени целостности. 

Оракул Аполлона в Дидиме (Дидимейон). Архитекторы Пэоний из Эфеса и Дафнис из Милета. III век до н. э. «Лестница гигантов», соединяющая пронаос и адитон.

Дидимейон, или, иначе — оракул Аполлона близ Милета — в своё время был знаменит не меньше, чем Дельфы и Делос. Древний храм, сооружённый около 550 года до н. э., был соединён шестикилометровой Священной дорогой с портом Панормос, куда прибывали морем паломники. Вдоль этой дороги — в полном соответствии с «египетской» традицией Ионии, — были расставлены сфинксы, львы рычащие и статуи жрецов.

В 494 году до н. э. захватчики-персы дотла сожгли древний храм и похитили священную статую бога Аполлона. Через 200 лет её вернул Селевк I (305–281 годы до н. э.), пришедший на смену Александру Великому. Селевк I попытался возродить былую славу разрушенного Дидимейона, придав ему гигантские размеры. Храм Аполлона в Дидиме во много раз превосходил величественный храм Зевса в Олимпии. По длине святилище Аполлона достигало 108 метров, а по ширине — 50 с лишним, в то время как храм Зевса имел в длину лишь 64 метра. У храма Зевса было только 34 колонны,  а у храма в Дидиме было 220 колонн диаметром — 2,3 метра, высотой — в 20 метров.

В храме существовало «тайное общество» оракулов, куда приходили люди, чтобы за некоторую материальную плату получить божественное предсказание Аполлона. Обычно жрицы говорили несколько двусмысленных слов, большая часть которых интерпретировалась по-разному. 

Раз уж речь зашла о жрицах, нельзя пройти мимо всего матриархального антуража Дидимейона.

Алтарь святилища Аполлона.

В древнем ликийском городе Патара на территории совр. Турции археологи нашли алтарь. 

Этот алтарь был частью древнего святилища Аполлона с собственным оракулом, то есть, прорицательницей-пифией, которая давала ответы на задаваемые жрецами вопросы. Правда, руины святилища археологи пока не нашли. На обнаруженном алтаре вырезана обвивающая его змея. Как известно, первоначально оракул в Дельфах был посвящён Богине Матери Земле (Гее), и только позднее перешёл под покровительство Аполлона. Именно он убил сторожа прорицалища в Дельфах огромного змея Пифона, а потом учредил в святилище свой культ, дав прорицательнице название "пифия" в честь поверженного чудовища. С другой стороны, змея может быть олицетворением сил подземного, хтонического мира. Очевидно, первоначально и в Дельфах, и в Патаре прорицания исходили не от Аполлона, а от Пифона. Возможно, Пифон нашёптывал на ушко пифиям и тогда, когда "патроном" святилища стал Аполлон. Дельфийская Пифия обладала тем, что греки именовали энтеос (богом внутри себя) — отсюда происходит смысл современного слова энтузиазм, и бог Аполлон якобы говорил через неё от первого лица, подобно тому, как говорят медиумы. Но всё дело в том, что нам ничего не известно о связи культа Аполлона с одержимостью. Дионис - да, он связан с исступлением, но Аполлон - ни в коей мере. Кажется, с прорицаниями в Элладе произошло примерно то же самое, что с горгоной Медузой: хотя Персей убил Медузу, но её "мёртвая голова" повсюду встречается в древнегреческом искусстве, как будто речь идёт о живой богине. В СССР был такой лозунг: "Ленин и теперь живее всех живых!" Похоже на то, что и в Древней Греции боги пеласгов - Пифон и Медуза - продолжали жить и действовать после их официальной смерти.