Екатерина Великая как "мама" гражданского общества в России.

Борис Акунин в конце своей книги "После тяжёлой продолжительной болезни. Время Николая II" пишет:

"Для понимания специфики и природы российского государства важно учитывать, что возникло оно не в IX веке при полумифическом Рюрике, а намного позже. Домонгольская Русь, тем более Русь Киевская – это далёкий предок России (как и ещё нескольких современных стран). Фундамент государства, в котором мы сегодня живём, заложен во второй половине XV столетия Иваном III, великим князем московским – и великим государственным строителем. За образец для подражания Иван Васильевич взял единственный известный ему успешный «проект» – чингисхановскую конструкцию, возродив её главные принципы"

Б. Акунин называет тип такого государства «ордынским» и называет непременные атрибуты «ордынскости».

"Это прежде всего сверхцентрализованность и абсолютная «вертикальность» управления (хан – начальники туменов – тысяцкие – сотники – десятники), а также три подпорки, без которых сверхцентрализация невозможна:
        – сакрализация Государя как живого олицетворения власти;
        – сакрализация Государства как высшей ценности;
        – закон подчинён политической конъюнктуре, ибо никакая буква не должна быть выше воли Власти. Как сказал Бенкендорф барону Дельвигу: «Законы пишутся для подчинённых, а не для начальства».

Первая версия государства продержалась полтора века и рассыпалась, когда пресеклась династия Рюрика. Это подрубило опорную колонну «сакральности» царской власти, что привело к Смуте и иностранной оккупации.

Вторая версия, возникшая в 1613 году, просуществовала менее века, ибо была рыхлой, не вполне «ордынской». Новая династия, Романовы, чувствовала себя неуверенно, и это вынуждало её делиться властью с патриархией и высшей аристократией (Боярской думой), а время от времени даже созывать народных представителей (земские соборы). Выгодные стороны «ордынскости» при такой ослабленной централизации работали плохо.

Пётр Великий, которого принято считать реформатором, на самом деле был контрреформатором, поскольку он вернул государство к прежней, изначальной конструкции, восстановив и укрепив все четыре «ордынские» опоры. Церковь и аристократия были отстранены от соучастия в управлении, авторитет царя (теперь – императора) вознесён до небывалых высот, всё население поставлено на службу государству, жизнь страны регламентировалась не законами, а бесчисленным потоком царских указов. Отремонтированная и отреставрированная система стала работать гораздо лучше и превратила Россию в великую (правда, только в военном отношении) державу.

Где мир, там и "матриархат".

В наше время то и дело встречаются жалобы мужчин на "засилье матриархата", и некоторые из этих жалоб я собрал здесь и здесь. Но, оказывается, это "засилье" имеет место быть в любую мирную эпоху, потому что когда на земле царит мир, в обществе преобладают сугубо женские ценности — дом - "полная чаша", воспитание детей, и, конечно, "отношения" между мужчинами и женщинами (два супергениальных фильма - "Женитьба" и "Женитьба Бальзаминова" - как раз об этих "отношениях"). Цитирую: 

"В грибоедовской Москве царит матриархат, женское начало последовательно вытесняет мужское. Софья приучает Молчалина к музыке («То флейта слышится, то будто фортепьяно»); Наталья Дмитриевна окружает мелочной заботой вполне здорового Платона Михайловича; Тугоуховский, подобно марионетке, двигается по командам своей жены: «Князь, князь, сюда», «Князь, князь! Назад!» Женское начало преобладает и за сценой. Высокой покровительницей Молчалина оказывается Татьяна Юрьевна. Фамусов пытается воздействовать на Скалозуба через Настасью Николавну и вспоминает каких-то неведомых читателю, но важных для него Ирину Власьевну, Лукерью Алексевну и Пульхерию Андревну; окончательный приговор совершившемуся в доме Фамусовых должна вынести княгиня Марья Алексевна. «Этот женский режим, которому подчинены персонажи „Горя от ума“, многое проясняет, — пишет Юрий Тынянов. — Самодержавие было долгие годы женским. Даже Александр I считался ещё с властью матери»" (Источник).

Царевна Софья.

Участь царских дочек на Руси была незавидной. Перспективы счастливой семейной жизни почти отсутствовали. Выходить замуж за западноевропейских монархов им не давал строжайший запрет переходить из православия в католицизм, а искать женихов среди даже самых родовитых бояр не полагалось по чину. Царевны росли, редко покидая женскую половину царского дворца, а по достижении 20−25-летнего возраста родители сплавляли их в монастыри. Даже грамоте их почти не учили — образование ограничивалось зазубриванием нескольких молитв да обучением премудростям рукоделия.

Софье, родившейся в 1657 году дочери «тишайшего» царя Алексея Михайловича, судьба готовила такую же участь. Девочка была шестой из 16 детей своего плодовитого отца. Но не даром её имя по-гречески означает «мудрость»: маленькая царевна с юных лет отличалась любознательностью. По её настоятельным требованиям ей выделили персонального учителя. По счастью, им оказался русский ученый и первый профессиональный поэт Симеон Полоцкий. Под его руководством Софья овладела грамотой, иностранными языками (греческим и латынью), начала интересоваться историей. Из книг, хранившихся в царской библиотеке, она узнала, что в мировой истории встречались монархи женского пола. Рассказами о деяниях английской королевы Елизаветы девочка зачитывалась.

До 19 лет Софья отличалась от сестёр разве что эрудицией и грамотностью. Всё изменилось в 1676 году, когда Алексей Михайлович умер и престол перешёл к его старшему сыну, слабому здоровьем Фёдору Алексеевичу. Под предлогом необходимости ухаживать за больным братом Софья попала в царские покои. Там она быстро перезнакомилась с боярами и ближайшими советниками хворого царя. Наиболее тесный контакт установился у неё с князем Василием Голицыным, который при Фёдоре заведовал ключевым пушкарским приказом. 

Красотой царевна не блистала. Прижизненных портретов её не сохранилось, но описания современников весьма выразительны. Вот мнение французского посланника при русском дворе Фуа де ла Нёвилля: «Она ужасно толстая, у неё голова размером с горшок, волосы на лице, волчанка на ногах, и насколько её стан широк, короток и груб, настолько ум тонок, остёр и политичен».

Поздний портрет Софьи. Источник: wikipedia.org

Гримасы российского патриархата.

О. А. Валькова в статье "А была ли роженица? Или рассуждение о типологическом формуляре метрического свидетельства в России в первой половине XIX в." приводит текст российского метрического свидетельства о рождении перв. пол. XIX века. Метрическое свидетельство было выдано по запросу отца Владимира Соколова для предоставления при поступлении его сына в Архитектурное дворцовое училище и содержит следующую информацию: «…в метрической книге Сретенского Сорока Спасской церкви, что во Спасской, тысяча восемьсот двадцать осьмаго года в статье под № 21-м написано следующее: месяца января двадцатого числа в доме прихожанки коллежской ассесорши Екатерины Михайловны Богдановой, у живущего коллежского регистратора Ивана Иванова Соколова родился сын, коему наречено имя Владимир, молитвословил священник Николай Петров, при сем был дьячёк Иван Илларионов, крещён 16-го числа, восприемники были: обер гоф-мейстер князь Андрей Александрович Кольцов-Мосальский и из дворян коллежского секретаря Павла Алексеева Гурьева жена Доминика Харлампьевна; оное крещение исправляли священник Николай [Ботроев] с причтом. Января 27 дня 1836 года» [1].

И далее О. А. Валькова пишет: "Характерно, что в метрическом свидетельстве перечислено поимённо семь человек и упомянут ещё «причт», однако не только нет имени матери ребенка, но нет никакого упоминания о том, что она вообще существовала. Прочитав этот документ, легко представить, что никакая женщина вообще не участвовала в процессе появления на свет ребёнка. Будучи хорошо знакомыми с формуляром записей в российским метрических книгах немного более позднего времени, мы предположили, что, возможно, в данном конкретном случае имело место что-то нуждавшееся в сокрытии: незаконное рождение или крепостное состояние матери, или… Однако специалисты по генеалогии данного периода заверили, что такой формуляр метрической записи является типичным для данного времени. К сожалению, они не смогли объяснить причины, вызвавшие появление подобной практики".

Ну, я думаю, что причины следует искать в Библии.

--------------------------------------------------------

[1] РГАДА Ф. 1239. Оп. 3. Д. 15235. Л. 3, 3 об.

Фаворитизм как культурно-исторический феномен России.

Е. Е. Приказчикова пишет в статье "Фаворитизм как культурно-исторический и литературный феномен России второй половины XVIII века", что 

"термин «гинекократия» впервые использовал французский эмигрант и мемуарист Ш. Массон в «Тайных записках о России», написанных в начале XIX века и характеризующих культурно-историческую ситуацию екатерининской эпохи. Гинекратическое начало как нельзя лучше характеризует ситуацию «российского матриархата» (термин Н. Пушкарёвой) XVIII века, пик которого приходится на эпоху Екатерины II. В это время в России, по мнению Ш. Массона, «женщины уже заняли первенствующее место при дворе, откуда первенство их распространилось и на семью, и на общество».

Статусом удачливого мужчины в этом «женском» мире был статус фаворита. Он не имел аналогов в европейской практике. <...> В России мужчина-фаворит – это, прежде всего, «вельможа», т.е. человек, который действительно «много может». В идеале – это не только мужчина, которого допускают на ложе императрицы, но это ещё и полководец, и государственный деятель. Не глава партии, но исключительная личность, находящаяся «вне» или «над» партийными интересами.

Образ Григория Потемкина – фаворита-вельможи – в наибольшей степени воплощал собой мужской извод гинекратического мифа, каким он сложился в России во второй половине XVIII века. Хорошо знавший реалии русской придворной жизни, Ш. Массон так писал о Г. Потёмкине и Екатерине II: «Эти два великих характера казались созданными друг для друга: они любили друг друга и сохраняли взаимное уважение, перестав быть любовниками; политика и честолюбие продолжали связывать их тогда, когда страсть уже освободила их от своих уз».

Эта неизменно подчёркиваемая даже иностранцами необычность и исключительность Г. Потёмкина впоследствии приведёт к созданию так называемого «потёмкинского фольклора», которым, как известно, интересовался А.С. Пушкин. В этом «фольклоре», образцы которого приводили в своих записках Д. Давыдов и П. Вяземский, было много непристойного, но много и героически-возвышенного. Можно сказать, что в этом фольклоре перед нами в полной мере предстаёт уже мифологизированный образ светлейшего, являющегося наиболее полным воплощением «золотого века» Екатерины Великой. Таким образом, в культурном пространстве русской словесности творится миф о герое-фаворите, боге Марсе, служащем российской Минерве". 

Чёрт возьми, насколько же это напоминает "основной миф" матриархата про Богиню и её быкоголового героя!

"Женщины и власть в России: история и перспективы".

И. Н. Ионов в статье "Женщины и власть в России: история и перспективы", говоря о "волюнтаризме" Петра I, сравнивает его с самодуром Иваном Грозным, после правления которого страна, привыкшая к насилию и непредсказуемости власти, была ввергнута в Смутное время.

           "Образно говоря, Пётр оставил своим наследникам-мужчинам слишком большие и разношенные сапоги, чтобы хоть один из них мог ими пользоваться без ущерба для себя и страны. Угроза нового Смутного времени была вполне возможной, если бы на этот раз старые сапоги не отставили в сторону и не произвели самый радикальный из политических переворотов, использовав гендерную альтернативу. Опасаясь прихода к власти традиционалистов, подобных царевичу Алексею, Пётр повелел передавать её произвольно, независимо от родства и пола. Основой преемственности власти должна была стать приверженность делу европеизации России. Скорее всего, этот вариант престолонаследия был выбран случайно: женщин в роду Романовых оставалось больше, чем мужчин. Но значение сделанного поворота нельзя недооценивать. На общем фоне истории трёх четвертей XVIII века только женщины-императрицы, несмотря на все их слабости, противоречия, непоследовательность и зависимость от фаворитов, производят впечатление взрослых людей, под ногами которых, прячась за широкие юбки, бегают вечные мальчики-императоры. 

           Женщины, не только императрица Анна Иоанновна (1730-1740), но и Елизавета Петровна (1741-1761), были гораздо более богобоязненны, чем императоры-мужчины, и следили за соблюдением народом обрядов православной церкви, удерживая процесс распада традиций. С другой стороны, женщины на троне, подобно маткам-царицам у пчёл, способствовали "роению" дворянства вокруг них. Этому способствовал созданный в 1731 году Кадетский корпус, имевший хорошее финансирование и призванный выпускать офицеров. Фактически параллельно с падением интереса дворянства к военной службе, где все лучшие места занимали немцы, корпус стал приобретать значение учебного заведения, ориентированного на подготовку не столько офицеров армии, сколько галантных кавалеров. Уже при его основании было предусмотрено обучение фехтованию, иностранным языкам, истории, танцам, музыке «и прочим полезным наукам», перечисленным в популярном тогда руководстве для молодёжи «Юности честное зерцало» (1717), которое уже при Петре I выдержало три издания. В 1733 году при ревизии корпуса выяснилось, что подавляющее большинство слушателей занимается, кроме обязательных дисциплин, в основном указанными «галантными науками» - немецким языком (237 чел.), танцами (110 чел.) и фехтованием (47 чел.). Демократ Ключевский писал, что в этих условиях любой дворянин хотел «стать лощёным светским фатом и придворным пройдохой». Светская жизнь, постепенно теряя черты Петровской принудительности, приобретала характер борьбы дворянских партий за влияние на очередную императрицу, и связанная с ней система образования и воспитания выражали именно эту тенденцию, ведущую к культурной, а затем к политической и социальной модернизации.

          Правда, свобода светской жизни появилась не сразу. В годы правления Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны основная примета светской жизни - повиновение прихотям и слепое подражание пристрастиям императриц. Но вместе с этим в жизнь дворянства входит новая черта - относительно быстрая смена моды на одежду, популярные произведения литературы, стихи и песни, чего не было раньше. При Елизавете Петровне, обожавшей наряды и действительно менявшей платья по 4-5 раз в день, как никогда большую роль в жизни двора стали играть балы и маскарады. Присутствовать на них, по петровскому образцу, было обязательным, что проверялось гвардейцами. Придворные дамы, зачастую тоже менявшие костюм 2-3 раза в день, должны были на каждый бал являться в новом наряде.

«Женский век» в России как альтернативный «русский мир».

Английский писатель С. Грэхэм в своей книге 1912 года «Неоткрытая Россия», размышляя о русских женщинах, писал: «…ими Россия сильна. Из-за них солнце светит радостно, а птицы поют. Из-за их святости мужчинам позволено быть далёкими от святости».

Елена Приказчикова в статье "ЦАРЬ ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ: ТАНАТОЛОГИЧЕСКИЙ ДИСКУРС МУЖСКИХ ПРАВЛЕНИЙ В РОССИИ XVIII в." соглашается с мнением российского писателя В. Аксёнова, который в романе «Вольтерьянцы и вольтерьянки» (2004) заставляет Екатерину II настаивать, что «женский век» наступил в России ещё с эпохи царевны Софьи, так как «после Петра в России началась деградация мужского начала». 
 
Об этой деградации откровенно рассказал российский просветитель А. Т. Болотов, противопоставивший царство Петра III царству Елизаветы Петровны: «Родившись и проводив все дни под кротким правлением женским, все мы к оному так привыкли, что правление мужское было для нас очень дико и ново». О «дикости» мужского правления Болотов, бывший в царствование Петра III адъютантом Н. А. Корфа, генерала-полицмейстера Петербурга, и неоднократно видевший императора и его ближайшее окружение, поведал достаточно подробно. Пётр III у Болотова – государь, который любил «продукты Бахусовы», «любил посидеть за столом и повеселиться». Он, как мальчик, по ночам играл в солдатики, и в эту игру вовлекал свою супругу, в результате чего «вся кровать была покрыта и полна куклами и игрушками, иногда очень тяжёлыми». Во многом именно благодаря «играм» Петра III российский историк И. Н. Ионов пришёл к выводу, что в XVIII в. «только женщины-императрицы… производят впечатление взрослых людей, под ногами которых, прячась за широкие юбки, бегают вечные мальчики-императоры». 

Кстати, играл в "солдатики" и Пётр I. Управляла царством его мать, Наталья Кирилловна Нарышкина, до самой своей смерти в 1694 году. Всё это время Пётр совершенно не интересовался ведением государственных дел, но занимался играми в войну. Правда, эти игры больше походили на древние гладиаторские бои, чем на невинные детские забавы. На суше давались "потешные сражения" с десятками убитых и сотнями раненых: так, под Кожуховым были введены в "бой" две армии, насчитывающие по 15 тысяч человек в каждой. Удовлетворяя свою страсть к военным играм, Пётр отправился к морю, в Архангельск, где соорудили флотилию из нескольких кораблей, и радовался, что у него теперь есть не только потешная армия, но и флот. Однако Архангельск не был пригоден для военных забав: вследствие частых бурь Пётр несколько раз терпел краблекрушение. Тогда он решил свою морскую базу перенести на тёплое море. К Азову было направлено сравнительно большое войско. Но что Пётр в ту пору нисколько не связывал свои потехи с государственной пользой, свидетельствует его письмо к адмиралу Апраксину (назначенному адмиралом флота в отместку за его нелюбовь к навигации): "шутили под Кожуховым, - пишет Пётр, - а теперь едем играть под Азов".