Папуасские "иваны, не помнящие родства".

Н. А. Бутинов пишет: " Когда этнограф входит в папуасскую или меланезийскую деревню, он обнаруживает в ней несколько вемунов и соответственно несколько разных родов. Генеалогия каждого рода очень короткая. Она напоминает усечённую пирамиду: на самом верху два-три деда, которые были «братьями»; был общий прадед или нет — этого никто не знает, а главное, никто этим не интересуется. Таким образом, род, не имея одного общего предка, обладает несколькими разными предками, между собой «братьями». На деле же, как справедливо отмечает Я. Поувер, это — объединение нескольких, генеалогически не связанных нуклеусов, в каждом из которых есть дед, его сыновья и дети его сыновей и которые объединены «фиктивной связью братства». Но бывает и так, что даже дедов не помнят, и тогда нуклеус состоит из отца и его сыновей".

В связи с этим мне подумалось, что, может быть, верхнепалеолитические "венеры" создавалась с тою целью, чтобы сохранялась родовая память? Я вот, например, свою прабабку по отцу, Меланию, помню очень смутно, собственно, помню лишь её похороны, но даже не знаю, где её могила. А прабабку по матери даже никогда не видел и не знаю, как её звали. В этом смысле мы, русские, мало чем отличаемся от папуасов. Но, я думаю, память о предках сохранялась бы, если бы имелась какая-нибудь семейная реликвия, небольшая вещица, которая передавалась бы из поколения в поколение. "Венера", сделанная из кости или камня, как раз подходит для этой цели. Она не гниёт и не ржавеет, и может храниться на протяжении многих веков. И если какой-нибудь узурпатор возомнит себя "отцом-основателем", ему можно ткнуть в нос статуэткой истинной матери-основательницы рода. Не потому ли многие статуэтки догу культуры дзёмон находят разбитыми? Можно представить себе, как японские самураи разбивали их, устанавливая своё патриархальное господство. 

 

О связи экзогамии с патрилокальностью.

Н. А. Бутинов говорит, что "браки внутри вемуна караются смертью". Это и понятно, ведь вемун может состоять из одной семьи или из нескольких близкородствннных семей. Секс между братьями и сёстрами, между родителями и детьми - это такой же "беспредел", как и людоедство. Когда "нет бога" и "всё позволено", тогда пиши: "всё пропало".

То есть, экзогамные браки имеют смысл лишь в том случае, когда семья и род совпадают. Но, как мы знаем, род может быть "расширенным", как у тех же папуасов: в вемун принимаются "инородцы". Тут тоже всё понятно: если позволить "инородцу" делать в нашем роду, что он захочет, это будет уже не наш род.

"Суть экзогамии в том, что между мужем и женой нет близкого родства — они чужие друг для друга. Экзогамия воздвигает между мужем и женой родовой и родственный барьер. При экзогамном браке муж — член одного рода, жена — другого".

Но это лишь в идеальном случае. На деле же, по свидетельству Н. А. Бутинова, "можно привести немало примеров, когда вступают в брак родичи, иногда — родня, но браки внутри вемуна абсолютно исключены". И он объясняет причину такой щепетильности папуасов.

"Женщина, переселившаяся в вемун мужа, не внушает жителям мужского дома никаких опасений. Она в этом вемуне чужая для всех, в том числе и для своего мужа. Орудия труда, оружие и прочие вещи мужа, хранящиеся в семейной хижине, — не её вещи; в случае смерти мужа эти вещи поделят между собой члены его рода, а ей не достанется ничего. Семейная хижина тоже ей не принадлежит; после смерти мужа женщина должна покинуть её и вернуться в тот вемун, откуда пришла".

Вот оно, в чём дело! Оказывается, место проживания — патрилокальность или матрилокальность — имеет решающее значение! Где патрилокальность, там и патриархат! Соответственно, где практикуются матрилокальные браки, там не может быть патриархата.

Так, теперь разберём всё по порядку. Если мы имеем два соседних экзогамных рода с матрилокальным проживанием, то экзогамные браки лишь укрепляют эти роды. Все женщины остаются внутри своего рода плюс к ним добавляются мужчины соседнего рода. Мужчины здесь понимаются лишь как "доноры" спермы; "ядро" рода составляют не они (впрочем, их дочери войдут в это "ядро"). При патрилокальном браке "ядро" сразу же "размывается" и "размазывается", так как мужчины разных поколений могут брать жён из разных родов. На месте материнских родов образуется аморфное племя, а зетем ещё более аморфный, разноплеменной народ. И заканчивается вся эта грустная история поколениями "иванов, не помнящих родства". А всё из-за того, что охотникам из "мужского дома" жалко было потерять копьё своего умершего товарища...

О противоречиях между семьёй и патриархальной общиной.

Н. А. Бутинов в статье "Общинно-родовой строй мотыжных земледельцев (по материалам Новой Гвинеи и северо-западной Меланезии)" говорит о внутривемунных противоречиях.

"В вемуне рядом с большим мужским домом размещается несколько небольших хижин. Эти хижины именуют иногда женскими, иногда — семейными; семейное начало олицетворяет женщина (муж большую часть времени проводит в мужском доме)". 

То есть, на женщинах держатся семьи, которые фактически образуют и формируют родовое начало, а мужчины делают своего рода "надстройку", общину, прообраз государства. И интересы женской "семьи" неизбежно вступают в конфликт с интересами мужского "государства".

"Одна из характерных черт вемунного быта — обособленность мужчин от женщин. Эта обособленность, пишет Я. Хогбин о жителях о-ва Вогео, постоянно подчёркивается в повседневной жизни. По местным верованиям, для мужчин вредно общество женщин, а для женщин — общество мужчин. Мужчины как бы составляют в вемуне правящую партию, женщины — оппозицию. Женщины упрекают мужчин в лености, имея в виду их нежелание сделать что-либо для семьи. Мужчины в свою очередь находят недостатки в женщинах. «Мужчины, — пишет Хогбин, — часто критикуют женщин за их попытки подорвать мужскую солидарность». Мужчины, например, говорят: братья до женитьбы охотно помогают друг другу и никогда не ссорятся, а после брака каждый неохотно помогает другому, и они часто ссорятся. 

Суть частых конфликтов в вемуне состоит в том, что кто-то из мужчин уклонился от совместного труда на благо вемуна в целом и предпочёл потрудиться в это время в своей семье: на семейном огороде или в семейной хижине. В племени орокаива, по словам Ф. Уильямса, папуас часто оказывается перед дилеммой: либо община, либо семья, и если противоречие между общиной и семьёй перерастает в конфликт, семья может уйти из общины. Такой исход конфликта для вемуна нежелателен, поэтому родичи стремятся удержать семью. «Споры стараются уладить, — сообщает Ф. Каберри о племени абелям, — чтобы не допустить выделения семей из общины и тем самым ослабления последней». Вемун не может существовать без тесно сплочённой когорты мужчин, обеспечивающих совместный труд, и без семей, обеспечивающих, в частности, пополнение молодёжью этой мужской когорты (после обрядов инициации)".

"Кормление" как основной элемент патрилинейной идеологии папуасов.

В продолжение записи "Патриархат у папуасов".

Из статьи Н. А. Бутинова "Общинно-родовой строй мотыжных земледельцев (по материалам Новой Гвинеи и северо-западной Меланезии)":

"Во многих папуасских языках (а также австралийских) слово «мать» ассоциируется с женской грудью и может быть истолковано как «женщина, кормящая грудью». Кормит ребёнка грудью обычно та женщина, которая его родила, и здесь можно говорить о кровном родстве, хотя оно и выражено через кормление. Совсем иначе обстоит дело с понятием «отец». Для папуасов кума, бена-бена и других отец — это необязательно родитель. Меланезийцы о-ва Манус, когда речь идёт об отцовстве, «не придают физиологии большого значения». Папуасы энга отводят главную роль отцу не в зачатии ребенка (это не имеет для них решающего значения), а в том, что он даёт ребёнку душу и устанавливает с помощью обрядов её связь с духами родовых предков.

Но главное в понятии отец — то, что он снабжает ребёнка пищей, кормит его. Отец — это кормилец. Папуас племени арапеш, призывая сына к послушанию, не скажет ему, что он его породил. Он скажет: «Я добывал пищу, которая сделала твоё тело». Сын ещё находится в утробе матери, а отец уже «кормит» его, потому что кормит жену и она перерабатывает и передаёт эту пищу ребёнку. На о-ве Гуденаф имеется специальное выражение — ауа веле, что означает «давать ребёнку пищу через мать». М. Юнг пишет о жителях этого острова, что ауа веле, т. е. «кормление» отцом ребёнка, находящегося в утробе матери, «основной элемент их патрилинейной идеологии».

Интересная идеология... Стало быть, выходит, что беременная женщина у папуасов лишается рук и ног, и сама себя прокормить никак не может. Без мужчины-"кормильца" и его "кормления" она не выживет. Но это же не так! Уже набило оскомину постоянное повторение того, что русские крестьянки рожали детей в поле, то есть они работали во время беременности до наступления родов, а не сидели сиднем дома в ожидании мужского "кормления". Очевидно, примерно так же обстояли дела и у папуасов, но они намеренно превратили женщину в безрукую и безногую "матку", чтобы на этом фоне было заметно мужское участие в рождении ребёнка. Если родитель кормит беременную жену и разводится с ней после родов, то он — отец, а мать не имеет на ребёнка никаких прав. И всё это для того, чтобы «братство по еде», общинное родство, вытеснило родство по крови, то есть по матери. Женщинам-папуаскам практически невозможно выбраться из этого ментального хитросплетения, придуманного мужчинами.