Таранте́лла (итал. Tarantella) — итальянский народный танец в сопровождении тамбурина (он же бубен) и кастаньет (в Сицилии).
До XVIII тарантелла считалась единственным средством излечения «тарантизма» — безумия, вызываемого, как полагали, укусом паука-волка Lycosa tarantula (в отличие от широкого класса пауков, также называемых тарантулами). Более подходящей причиной является Latrodectus tredecimguttatus,
широко известный как средиземноморская чёрная вдова или степной паук,
хотя никогда не было продемонстрировано связи между такими укусами и
поведением тарантизма. Однако исторически этот термин используется для обозначения танцевальной мании, характерной для Южной Италии, которая, вероятно, имела мало общего с укусами пауков. Танец тарантелла предположительно развился из терапии тарантизма [1].
В связи с этим в XVI веке по Италии странствовали специальные
оркестры, под игру которых танцевали больные тарантизмом. Музыка
тарантеллы обычно импровизировалась; для неё характерно длительное
развёртывание мелодии с большими расширениями и кадансовыми
дополнениями. В основе тарантеллы часто лежали какой-либо один мотив или
ритмическая фигура (в ранних образцах — и в двухдольном метре),
многократное повторение которых оказывало завораживающее,
«гипнотическое» действие на слушателей и танцующих.
Хореография тарантеллы отличалась экстатичностью — самозабвенный
танец мог продолжаться несколько часов; музыкальное сопровождение танца
исполнялось флейтой, кастаньетами, бубном и некоторыми другими ударными
инструментами, иногда с участием голоса.
Стоит отметить, что пауки почему-то кусали в основном женщин. И здесь я вижу связь с русским кликушеством и финно-угорским меряченьем (также "арктическая истерия", характерная для ряда народов Восточной Сибири - якутов, юкагиров, эвенков). Вот характерный пример описания данного эффекта при АИ (П.Рябков, 1887): "…Подпрыгивания становились так часты и сильны, старуха так грузно падала на сиденье, что можно было опасаться, что она расшибётся; руки ещё судорожнее хватались за грудь, из которой теперь беспрерывно вырывались целым потоком слова, вскрикиванья и всхлипыванья; временами казалось, она совсем задыхается; но вот она изо всей силы хватила кулаком об стену и с каким-то не то плачем, не то с диким хохотом пустилась в пляс по юрте, продолжая хохотать и стремительно произносить какую-то речь. Слова следовали со страшной быстротой, так что трудно было следить за мыслью. По временам она ржала, кукарекала или клекотала: клё-клё-клё, но ни на минуту не переставала, то понижая, то повышая голос, произносить слова, фразы […] и во всё это время больная ни разу не упала, не задела за окружающие предметы, хотя в юрте было тесно и людно… Припадок длился от нескольких минут до суток и более […] Нередко припадок одного мэнэрика вызывал аналогичные припадки и у других мэнэриков, находившихся рядом. Тогда, одинаково причитая, могла бесноваться целая группа людей".