"Женщины и власть в России: история и перспективы".

И. Н. Ионов в статье "Женщины и власть в России: история и перспективы", говоря о "волюнтаризме" Петра I, сравнивает его с самодуром Иваном Грозным, после правления которого страна, привыкшая к насилию и непредсказуемости власти, была ввергнута в Смутное время.

           "Образно говоря, Пётр оставил своим наследникам-мужчинам слишком большие и разношенные сапоги, чтобы хоть один из них мог ими пользоваться без ущерба для себя и страны. Угроза нового Смутного времени была вполне возможной, если бы на этот раз старые сапоги не отставили в сторону и не произвели самый радикальный из политических переворотов, использовав гендерную альтернативу. Опасаясь прихода к власти традиционалистов, подобных царевичу Алексею, Пётр повелел передавать её произвольно, независимо от родства и пола. Основой преемственности власти должна была стать приверженность делу европеизации России. Скорее всего, этот вариант престолонаследия был выбран случайно: женщин в роду Романовых оставалось больше, чем мужчин. Но значение сделанного поворота нельзя недооценивать. На общем фоне истории трёх четвертей XVIII века только женщины-императрицы, несмотря на все их слабости, противоречия, непоследовательность и зависимость от фаворитов, производят впечатление взрослых людей, под ногами которых, прячась за широкие юбки, бегают вечные мальчики-императоры. 

           Женщины, не только императрица Анна Иоанновна (1730-1740), но и Елизавета Петровна (1741-1761), были гораздо более богобоязненны, чем императоры-мужчины, и следили за соблюдением народом обрядов православной церкви, удерживая процесс распада традиций. С другой стороны, женщины на троне, подобно маткам-царицам у пчёл, способствовали "роению" дворянства вокруг них. Этому способствовал созданный в 1731 году Кадетский корпус, имевший хорошее финансирование и призванный выпускать офицеров. Фактически параллельно с падением интереса дворянства к военной службе, где все лучшие места занимали немцы, корпус стал приобретать значение учебного заведения, ориентированного на подготовку не столько офицеров армии, сколько галантных кавалеров. Уже при его основании было предусмотрено обучение фехтованию, иностранным языкам, истории, танцам, музыке «и прочим полезным наукам», перечисленным в популярном тогда руководстве для молодёжи «Юности честное зерцало» (1717), которое уже при Петре I выдержало три издания. В 1733 году при ревизии корпуса выяснилось, что подавляющее большинство слушателей занимается, кроме обязательных дисциплин, в основном указанными «галантными науками» - немецким языком (237 чел.), танцами (110 чел.) и фехтованием (47 чел.). Демократ Ключевский писал, что в этих условиях любой дворянин хотел «стать лощёным светским фатом и придворным пройдохой». Светская жизнь, постепенно теряя черты Петровской принудительности, приобретала характер борьбы дворянских партий за влияние на очередную императрицу, и связанная с ней система образования и воспитания выражали именно эту тенденцию, ведущую к культурной, а затем к политической и социальной модернизации.

          Правда, свобода светской жизни появилась не сразу. В годы правления Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны основная примета светской жизни - повиновение прихотям и слепое подражание пристрастиям императриц. Но вместе с этим в жизнь дворянства входит новая черта - относительно быстрая смена моды на одежду, популярные произведения литературы, стихи и песни, чего не было раньше. При Елизавете Петровне, обожавшей наряды и действительно менявшей платья по 4-5 раз в день, как никогда большую роль в жизни двора стали играть балы и маскарады. Присутствовать на них, по петровскому образцу, было обязательным, что проверялось гвардейцами. Придворные дамы, зачастую тоже менявшие костюм 2-3 раза в день, должны были на каждый бал являться в новом наряде.

          Во времена Елизаветы Петровны всё большие требования стали предъявляться не только к одежде участников балов, но и к их культурному уровню. Образование, прежде всего знание языков, стало необходимо как для мужчин, так и для женщин. В связи с этим появляются не только государственные, но и частные учебные заведения. Например, в 1753 году в Петербурге иностранцами была открыта частная школа для мальчиков и девочек, где они обучались французскому и немецкому языкам, а девочки ещё и шитью, арифметике, экономии, танцам, истории и географии, «а притом и чтению ведомостей». Это было необходимо для светского воспитания, умения поддержать разговор в обществе. Всё более модным становилось и чтение книг, прежде всего романов, обсуждение которых позволяло на балу или приёме обиняком выразить свои собственные чувства, завязать флирт или более серьёзные любовные отношения, являвшиеся стержнем светской жизни. 

Стремлению приблизиться ко двору противостояла ограниченность средств знати. Именно в это время начинается новая волна обнищания дворянства, какой не знали с 1641 года, когда «дети боярские» столь часто продавали себя в холопы, что царю Михаилу Романову пришлось им это законодательно запретить. В 1736 году вновь отмечалось, что дворяне тайком записываются в купечество или вступают в дворовую службу к богатым людям. Чтобы предотвратить подобное бесчестие, часть дворян была отпущена со службы для управления имениями, а в многодетных семьях один из детей мог не служить и заниматься хозяйством. Так начался процесс вовлечения дворян в хозяйственную деятельность и превращения их в свободное привилегированное сословие, а дворянских усадеб - в центры культуры в недрах крестьянской России. Этот процесс неразрывен с деятельностью женщин-императриц, и если вначале его связь со светской жизнью не очень ясна, то впоследствии она становится все более и более прочной.

Особенно разорительным для дворян было царствование Елизаветы Петровны, которая проводила жизнь в нескончаемых праздниках, играла в карты на крупные суммы и без удержу флиртовала, не спала ночами (отчасти из-за боязни покушения на её власть), вовлекая в этот круговорот придворных и дворянство. Именно в это время создалась традиция ежедневных концертов при дворе. К устройству праздников привлекли Академию наук и художеств, причём задания, связанные с увеселениями, считались для академиков главными, приоритетными по сравнению с наукой. В Академии появилась кафедра аллегории для проектирования художественного оформления праздников, были изобретены разновидности фейерверка, позднее утраченные и не восстановленные до сих пор.

15 из 20 лет царствования Елизаветы были мирными, но процесс разорения дворянства не остановился, как можно было бы подумать, а ещё и усилился, распространившись на самую богатую часть знати. Началась настоящая тирания моды, потому что императрица, главными предметами размышлений которой были мода и собственная красота, вовлекала верха дворянства в бесконечную гонку смены нарядов, экипажей, устройства праздников, строительства дворцов. Иным путём понравиться ей было невозможно. Напротив, стремление держать открытый стол, постоянно готовый к приёму императрицы вместе с её огромной свитой, покупать самые лучшие и дорогие парижские наряды казалось ей подлинно патриотическим, достойным всякого поощрения, более того, становилось важнейшим государственным делом, финансировавшимся из казны. Российское посольство в Париже систематически изучало ассортимент модных лавок и разорялось на покупке нарядов для императрицы.

Всё это стимулировало движение денег и собственности, побуждало к предпринимательству. Особенно известен в этой связи стал П. Шувалов, который, создав мощную экономическую базу для угождения императрице, организовал широкое производство железа на Урале, прославился изобретением особой «шуваловской мортиры», получил монополии на многие промыслы - табачный, соляной, по добыче трески и морского зверя. В 1754 году он использовал своё влияние на императрицу, чтобы уничтожить в России внутренние таможенные пошлины. Это было очень выгодно лично ему, но одновременно означало переворот во внутренней торговле страны, где впервые полностью утвердились принципы единого рынка.

Всё это заставило российское дворянство активно включиться в хозяйственную жизнь. В 1754 году открылся Дворянский банк, где разорившаяся знать могла закладывать все имения и получать деньги под умеренные проценты. Кроме того, винокурение было объявлено дворянской монополией. На диво французским дворянам, которые по традиции сторонились предпринимательства как «низкого» дела, среди российских дворян появлялись и исчезали своеобразные «моды» на сукноделие, металлургию, кожевенный промысел. Основой производства была крепостная мануфактура, а главным рынком сбыта - государственные заказы. Развивалось своего рода «придворное предпринимательство», тесно зависимое от субсидий, льгот и привилегий, дававшихся государством. Оно было ориентировано на огромные доходы и заложило бытующее в стране до сих пор представление о «норме прибыли», сравнимой разве что с наживой от работорговли или наркобизнеса.

Осознавая ограниченное значение такого рода производств для модернизации, неразрывную связь с крепостничеством и самодержавием, что впоследствии привело к их застою, необходимо подчеркнуть, что в условиях XVIII века подобная предпринимательская деятельность в России имела самостоятельное значение, ибо была не столько навязанной государством, как это было ранее, сколько «спровоцированной» им, основанной на внутренних мотивах и потребностях дворянства. Она порождала свои взлёты и кризисы (например, в производстве парусного полотна и шинельного сукна дворянами) и осталась в памяти потомков благодаря подъёму в середине XVIII века производства великолепного русского железа, которое конкурировало со шведским и в больших количествах закупалось Англией, вплоть до начала XIX века отстававшей от России в развитии этой отрасли. Из-за развившейся торговли Петербург, бывший в течение многих десятилетий бездонной ямой, в которую уходили деньги казны, стал впервые приносить доход. 

Подобные процессы были характерны не только для России.Однако на Западе затраты придворных обычно компенсировались за счёт доходов от колоний. В России нагрузка падала на население страны, прежде всего на крепостных крестьян, что усложняло картину, создавая, наряду с просвещённым, втягивавшимся в предпринимательство дворянством, забитое и деморализованное, архаическое по культуре крестьянство, раскалывая тем самым общество.

Уже при Анне Иоанновне была восстановлена «царицына комната» - штат приживалок, обслуживавших жён московских царей. При Елизавете Петровне «царицына комната» модернизируется, создаётся «интимный солидарный кабинет». Функции его постепенно расширяются: здесь наряду со светскими сплетнями обсуждаются вопросы внутренней и внешней политики. Фрейлины, проводившие время с императрицей, приобретали при этом огромную власть. Влияние П. Шувалова, например, было связано с тем, что его жена - некрасивая, но хитрая и влиятельная фрейлина М. Шепелева (Шувалова) - была своего рода «премьером» этого «кабинета», умело интриговала и оговаривала врагов мужа. Членами «кабинета» были также А. Воронцова и какая-то безвестная фрейлина Елизавета Ивановна, которую называли министром иностранных дел, так как через неё императрице подавались документы. Однако главным занятием «кабинета» оставалось обсуждение нравов и нарядов придворных, новых мод, любовных отношений. Сюда поступали слухи и сплетни о разных происшествиях и диковинках, отсюда раздавались важные чины и хлебные места.

Именно во времена Елизаветы складывается характерное для западного придворного общества периода абсолютизма соперничество придворных клик, которое активно использует в своих интересах монарх. При том важную роль в борьбе за монаршее благоволение играют изысканные формы поведения и наряды, создаётся и развивается придворный этикет.

С течением времени императрицы оказывались всё больше связаны не только с гвардией, возводившей их на престол, но и с общественным мнением знати. Ещё Елизавета при холодном и даже враждебном ей дворе Анны Иоанновны должна была научиться, используя свой женский такт, лавировать между разными общественными силами - «проходить между толкающими друг друга людьми, не задевая их». Екатерина II, чьё положение при дворе Елизаветы Петровны было также непрочно, добивалась поддержки, угождая знатным, влиятельным и близким «кабинету» старушкам. Она подолгу беседовала с ними об их здоровье, слушала их воспоминания и спрашивала их совета, а затем искренне благодарила. В своих записках она пишет, что «знала, как зовут их мосек, болонок, попугаев, дур; знала, когда которая из этих барынь именинница... Не прошло двух лет, как самая жаркая хвала моему уму и сердцу послышалась со всех сторон и разлилась по всей России. Этим простым и невинным способом составила я себе громкую славу, и, когда зашла речь о занятии русского престола, очутилось на моей стороне значительное большинство».

Тем самым женские органы власти, не государственные, а общественные по своей сути, мало зависимые от бюрократии и официальной иерархии, от мифологии российской власти, способствовали зарождению в стране общественного мнения нового, нетрадиционного типа, связанного с личными впечатлениями и оценкой персональных качеств представителей власти, а не с их соответствием сакральному прототипу, отражением которого они являлись.

Средства соблазнения и приручения, отработанные на женщинах, Екатерина II успешно использовала применительно к мужчинам. «Увлекать их, сманивать на свою сторону, превращать прежде враждебных, равнодушных или нейтральных - в своих верных слуг, надёжных сторонников, верных друзей» - вот её важнейшая цель. Управление страной было для неё женской игрой с мужскими судьбами и именно поэтому она так часто оказывалась в выигрыше. Ей не раз приходилось отдавать свою судьбу в чужие руки, но только для того, чтобы добраться до места, к которому она стремилась, не имея для этого собственных сил. Она умела очень точно угадывать настроение и стремления собеседника, внимательно слушать и «попадать в такт» с его мыслями, заставляя раскрыть свои намерения и способности, провоцировала и «заводила» мужчин, а затем использовала их в своих целях. Она не приказывала, а как бы подсказывала им свои желания, заставляя мужчину поверить в то, что это его собственные цели. Как писал Ключевский, «она умела чужое самолюбие делать орудием своего честолюбия, чужую слабость обращать в свою силу».

Именно поэтому Екатерина никогда не страдала от извечной проблемы российской власти - нехватки способных людей. «Неурожая на людей не бывает», - искренне считала она. И действительно, благодаря этой стратегии ей удалось окружить себя толпой выдающихся талантов, из которой она выбирала лучших, таких как государственные деятели Г. Потёмкин и А. Безбородко, полководцы А. Суворов и П. Румянцев, флотоводец В. Чичагов, организатор образования И. Бецкой, поэт Г. Державин... Она облекала этих людей личным доверием и делала лично себе обязанными. Императрица никогда не упускала случая отметить их «персональную ко мне любовь и привязанность» и всегда её вознаграждала.

        Таким образом, эпоху правления женщин-императриц в России нельзя недооценивать. Это была очень важная связка в отечественной истории, заполнившая образовавшийся после петровских реформ разрыв и обозначившая частичную смену насильственной европеизации, проводимой государством, элементами спонтанной европеизации, базировавшейся на формировавшихся под влиянием придворного общества потребностях и интересах дворянства. Дворяне, за которыми в 1785 году было окончательно закреплено право привилегированного сословия самим определять, служить или не служить, всё же медленно возвращались в деревни, оседали в губернских и уездных городах, составляя основу тамошнего образованного общества. Постепенно новые формы поведения, любовь к европейской музыке и живописи, чтению романов, модные стихи и песни распространялись в российской глубинке.

Исторический прецедент XVIII века представляет большой интерес сейчас, когда страна находится во многом в сходных условиях, переживая новый этап вестернизации и приходя в себя после шока от авторитарных экспериментов, по сравнению с которыми петровские преобразования уже не кажутся столь радикальными. Большинство населения, как и почти три века назад, насильственно вовлечено в новые, малопонятные и плохо отрегулированные отношения, «выживает» в мрачном ущелье потерявшего преемственность времени, ставшего вдруг дискретным, разорванным. Этот период принято сравнивать со Смутным временем, но скорее он - его преддверие, ибо основное свойство такой эпохи - наличие нескольких, в равной мере признаваемых значительными группами населения центров власти в стране.  

Альтернативе кризиса власти в данных условиях должна быть противопоставлена не менее радикальная альтернатива, позволяющая сохранить единство государства, преемственность культуры, перевести вестернизацию в эволюционную плоскость и придать ей определённые правила. Таких вариантов несколько и один из них - гендерная альтернатива, отработанная в истории страны и имеющая ряд преимуществ в современном постиндустриальном обществе.

Одно из наиболее привлекательных свойств женской власти - действовать помимо бюрократии, путём конструирования параллельных структур управления и обратной связи, имеющих общественный характер и основанных на новых, возникающих потребностях людей и деятельности неформальных организаций в центре и на местах. Такие организации уже налицо, и это едва ли не единственные представители реальных интересов населения, а не идеологических течений с неустойчивой (по разным причинам) общественной базой. Их главная роль - ограничение бесконтрольности чиновников, борьба за правовой характер деятельности институтов государства. В этом смысле женские организации - альтернатива в равной степени как авторитарным, так и коммунистическим или олигархическим тенденциям, представители которых стремятся по-разному использовать последствия модернизации (для концентрации власти или обогащения). Наряду с другими правозащитными организациями они представляют собой силу, заинтересованную в политической модернизации (формировании гражданского общества и правового государства) как таковой.

Вспоминая опыт второй половины XIX-XX веков, начинаешь думать о том, что гражданское общество в России - это во многом женская альтернатива «диктатуре развития». Меняя лица (монархия, советская республика, демократическая республика), последняя стремится навязать России готовые рецепты модернизации. Почему они каждый раз терпят крах? Во многом потому, что являются для власти не целью, а средством, в то время как артельные и общинные, государственнические инстинкты русского мужика, шею которого используют для реализации всех этих красивых проектов, не позволяют ему всерьёз поставить вопрос о собственной пользе, о личной заинтересованности в преобразованиях, а заставляют каждый раз впрягаться в воз, на котором едут другие. Пассивность российских мужчин (женщины часто путают её с их «феминизацией») - это как раз плод такой дурно понятой «сознательности», боязнь потребовать у общества лично для себя «лишнего».  

        В отличие от мужчин российские женщины всегда обладали меньшей «сознательностью» и начиная с деревни XIX века, а потом и в советские времена, больше думали о личном, чувствуя, что имеют на это право: ведь женское личное - это родовое, витальное, вечное: вопрос воспроизводства семьи и тем самым - нации. Мужской модернизации «сверху» всегда противостояла женская модернизация «снизу» - грошовые приработки у барина при царе и мелкая торговля модной одеждой в туалете «Детского мира» при советской власти. Женская альтернатива телячьей «сознательности» мужского сообщества - это реальная политическая сила, способная определить будущее страны.

Для такого сплочения есть объективные предпосылки в изменении глубинных мотиваций и механизмов контроля поведения человека в постиндустриальную эру. Эти изменения ещё в 40-е годы XX века выявил американский социолог Д. Рисмен, противопоставивший человека индустриальной эры, всё ещё связанного с традиционными нормами поведения, убеждениями и идеологией, и человека постиндустриальной эры, чьё поведение регулируется скорее внешним примером, модой, соблазнами, которые предлагает ему общество потребления. В философии постмодернизма первая стратегия оценивается прежде всего как мужская, вторая, связанная с искушением, соблазнением, провокацией - скорее как женская. Фактически это означает, что патриархат изживается не только в семье и государстве, но и в глубинных основах сознания. Мир феминизируется.  

В условиях растущей непредсказуемости как в общественном развитии, так и в политике всё большее значение приобретает не волевой принцип постановки и достижения определённых целей, а создание имиджа, провоцирующего человека на определённое отношение к данному руководителю или политическому течению, растормаживающего его активность, заставляющего продемонстрировать свои возможности, пойти на согласованную деятельность, что может дать лучшие результаты, чем последствия агитации или принуждения. Так «мужской» волевой принцип в политике сменяется «женским», провокативным, которым, как мы помним, отлично пользовалась ещё Екатерина П.

Применять все эти женские стратегии всё же лучше женщинам, чем мужчинам. Женщина у власти могла бы проявить себя в качестве общепризнанного примера нового стиля поведения и жизни, одновременно обозначив пределы приличий в политической и экономической сферах и закрыв их нарушителям доступ в подведомственную ей сферу власти и личных контактов. Постоянный парадокс российской политики: государство, не способное в должной мере осуществлять регулирующие функции в обществе и постоянно балансирующее на грани хаоса, всё время пытается выйти из этого положения путём волевой стратегии, через демонстрацию силы и принуждения. Отрицательный эффект этой стратегии отмечается А. Ахиезером на протяжении всей истории страны. Похоже, только смена стратегий, признание государством своей слабости и «соблазнение» общества преимуществами социальной активности и правового её регулирования может составить антитезу этой застарелой тенденции".

Я от себя добавлю лишь, что в Древнем Египте женщины приходили к власти как правило в "переломные эпохи", когда прерывались династии фараонов. У нас в России самым удобным временем для женского правления была эпоха Перестройки в конце 80-х, начале 90-х годов XX века. Тогда закончилась эпоха "кремлёвских старцев", череды советских генсеков, которых можно уподобить египетским фараонам. А новая патриархальная "вертикаль власти" ещё не оформилась. Вот в этом междинастическом "прогале" была возможность повторения "женского века" в России. Кстати, Раиса Максимовна Горбачёва, будучи "серым кардиналом" при своём муже, во многом определяла его либеральную политику. Так что русский матриархат "наклёвывался", но так и не "проклюнулся". Значит, пока ещё не наступили "времена и сроки"...