07 августа 2025

Против стирания граней между человеком и обезьяной.

Джейн Гудолл описывает, как шимпанзе бросаются на успешного охотника и яростно борются за долю его добычи. В последовавшей за этим хаотичной схватке лес наполняется криками, лаем и уханьем. Почти всегда в конечном итоге победителем в такой схватке оказывается крепкий самец; он убегает, пытаясь монополизировать «своё» мясо. «Мясо — очень желанная пища, — говорит Гудолл о своих подопытных шимпанзе, — и часто вокруг добычи разгорается ожесточённая агрессивная борьба». У бабуинов эта модель ещё более конкурентна. «Молодых антилоп, которых иногда убивают бабуины», — пишет Куммер, — «поедают почти исключительно взрослые самцы, и драки за такую добычу случаются часто. Неспособность бабуинов делиться пищей — это поведенческая характеристика, которая, вероятно, мешает им перейти к охоте как образу жизни. Вся эта ситуация ставит самок в крайне невыгодное положение». «У бабуинов и шимпанзе», — отмечает Хардинг, — «убийство мелких животных, по-видимому, осуществляется только взрослыми особями и почти исключительно самцами». То же самое относится и к бонобо (Susman). Поскольку убийцы, вероятно, также входят в число основных пожирателей, и поскольку поедание начинается на месте, результат предрешён. Даже если самке удаётся убить добычу, её, как правило, очень скоро отнимет какой-нибудь агрессивный самец. Этот последний момент необходимо подчеркнуть. Самцы, как правило, отнимают у самок любое мясо, которое им посчастливилось раздобыть.

В отличие от приматов, охотники-собиратели находят пищу и вместо того, чтобы сразу её съесть, переносят её (или её часть) в другое место, чтобы другие могли её съесть. Это «другое место» – база, которая может находиться довольно на большом расстоянии от места добычи пищи. Многократная переноска пищи в такие определённые места приводит к локальному накоплению пищевых отходов, и именно это «сделало возможным археологическое изучение доисторической жизни» (Isaac).

Крис Найт в своей монографии "Blood Relations. Menstruation and the Origins of Culture" пишет: "В этом свете кажется необычным, что сторонники постепенной эволюции в палеоантропологии преуспели в проведении упрощённых параллелей между распределением мяса у приматов и моделями распределения мяса, характерными для традиционных обществ охотников и собирателей. Феминистская писательница Фрэнсис Дальберг, например, утверждала, что в совместном питании (food-sharing) охотников-собирателей нет ничего необычного: оно развилось «среди шимпанзе, современных им людей-собирателей и, конечно же, среди древних гоминид». Дальберг утверждала, что успешный охотник-шимпанзе делится с другими самцами, а иногда и со взрослой самкой, особенно в период течки. В том же духе приматолог Хладик утверждал, что «охотничье и мясоедческое поведение шимпанзе можно сравнить с тем, что известно о примитивных человеческих племенах охотников-собирателей»; в то время как его коллега настаивал, что охота шимпанзе «стирает грань между человеческим и нечеловеческим поведением» (Harding). Подобные утверждения практически не подвергались сомнению до конца 1980-х годов". 

"Шестерёнки" до-государственного механизма.

Я много раз слышал о том, что раньше в русских деревнях не запирали двери домов на замок. Обычно объясняют это бедностью крестьянской жизни, граничащей с нищетой. Типа, взять было нечего в тех убогих хижинах. Ну да, в середине 1970-х годов я был в доме своей бабушки по материнской линии, и хорошо помню соломенную крышу, земляные полы и сундук как чуть ли не единственный предмет мебели.

Но существует и другое объяснение отсутствия воровства в старой русской деревне:

НАРОДНАЯ РАСПРАВА НАД ВОРОМ В ДЕРЕВЕНСКОМ БЫТУ

(ПО МАТЕРИАЛАМ КАЗАНСКОЙ ГУБЕРНИИ, 1870-е гг.)

В среде крестьян Чистопольского уезда Казанской губернии существует обычай самовольно наказывать воров и других преступников и лишь после этой расправы передавать их в руки правосудия. В исполнении такого наказания принимают участие не только потерпевшие от преступления, но и другие крестьяне и даже сельские власти. Самосуд производится таким образом:

Виновный в воровстве, если он пойман на месте преступления, обыкновенно выводится на середину улицы. Здесь ему вешают на шею украденные вещи, даже мелкий скот, как например, телят, поросят, овец (конечно по одной штуке) и в таком виде ведут по улице, причём каждый из толпы, составляющей иногда до 50 человек, имеет право наносить виновному удары по какой угодно части тела. Преимущественно бьют по шее сзади, так что неизвестно - кто бьёт вора. Ведут виновного тихо, чтобы, как говорят крестьяне, посрамить его при всём честном народе, чтобы все знали вора. Когда виновный от ударов ослабевает, то начинает просить своих судей о пощаде, но жалобы его бывают напрасны, пока процессия не пройдёт по всей улице. Стоящая на улице толпа поощряет бьющих. «Хорошенько его мошенника. Так его, так!» … Наконец, виновный, выбившись из сил, падает. Двое из судей берут его под руки и еле живого тащат на себе далее, по-прежнему представляя для побоев.