Минойский перстень с изображением плача над пифосом. К истолкованию сюжета.

Рассказывая о крито-минойских перстнях-печатях, Л. И. Акимова упоминает одну загадочную композицию золотого перстня-печати XVI в. до н. э. из некрополя Фуми в Арханесе, с изображением плача над пифосом. 

Золотой перстень-печать с изображением плача над пифосом, из некрополя Фуми в Арханесе. 1600-1500 гг. до н. э. 

Прорисовка

"Представлены три фигуры: в центре стоит богиня в ожерелье, с обнажённой грудью, в складчатой юбке. Перед ней, слева от зрителя, юноша в килте, с длинными волнистыми волосами, упав на колени, скорбно обнимает огромный пифос — погребальный сосуд, в которых хоронили покойников. Напротив него, за спиной богини, изображён другой юноша — перед небольшим трёхчастным святилищем, воздвигнутым на высоком подиуме: за ним видится священное древо с пышными ветвями, которые юноша наклоняет, подпрыгивая и цепляясь за них руками. — он хочет или сломать ветку, или символически вырвать дерево. Изображение толкуют таким образом: слева от зрителя показана скорбь — плач над умершим, а справа — радость по поводу его воскресения: в движениях правого юноши ряд авторов видит танец".

Крайне трудно, почти невозможно верно истолковать священное изображение вне ритуально-мифологического контекста. 

Если бы мы не знали евангельской истории, что бы мы сказали о вышеприведённом изображении? — Какой-то мужик висит на дереве, другой мужик, кажется, прибит или пришпилен, как бабочка, к какому-то вертикальному предмету в виде буквы "Т". Тем не менее, лицо "пришпиленного" мужика не выражает ни боли, ни страдания. Рядом с "пришпиленным" мужиком стоят два других мужика и одна женщина. Восстановить-реконструировать по этому изображению всю евангельскую историю никак невозможно. Можно лишь гадательно предполагать различные сюжеты и версии.

Я свои размышления касательно плача над пифосом изложу позже, а вначале приведу толкования Л. И. Акимовой. Она говорит, что здесь "явно представлен праздник, подобный русской Троице, который в лунном календаре примерно совпадает с днём летнего солнцестояния — временем угасания солнечной силы, начала пути к смерти; в Греции это был главнейший календарный момент, отмечаемый такими фундаментальными ритуалами, как Великие Панафинеи в Афинах. На Троицу полагалось украшать интерьеры частных жилищ и церквей ветвями, травами и цветами. Для чего это делалось? Вероятно, для того, чтобы принести в жертву ту жизнь (растений), которая завершила свой цикл — отжила, чтобы дать возможность начаться новому. До Троицы запрещалось ломать ветви деревьев, потому что жизнь была на восходе и зенит ещё не был достигнут; в праздник солнцестояния ломать было нужно, потому что иначе произошёл бы «космический» сбой.

К любопытнейшим чертам композиции относится трактовка голов всех трёх персонажей. Собственно говоря, человеческих голов у них нет — показаны некие странные столбики или овалоиды с «жемчужными» усиками и иногда двойными кружками, очевидно, парами глаз. Есть волосы, ниспадающие длинными и тоже «жемчужными» прядями за спину, но нет голов, на которых они растут. Вероятно, разгадка заключается в том. что персонажи, запечатлённые в процессе перехода от смерти к новой жизни, имеют метаморфический облик. Они превращаются в бабочку или стрекозу и проходят свой цикл воскресения по типу биологического метаморфоза, включающего ряд ступеней: бабочка-куколка-червь. Не случайно на фоне печати между богиней и юношей с пифосом изображены две бабочки: одна — фронтально, словно распятая, головой вверх, а другая, ближе к богине. — в профиль, словно в полёте.

Кроме бабочек на фоне перстня-печати представлен ещё ряд значимых символов. в частности некий стержень на основании с капителью, в котором видят вариант египетского джеда, «позвоночника Осириса» — во время ритуала обновления сил (хеб-седа) фараоны должны были поднимать его на верёвках, и часто фигурирующий на геммах и печатях глаз — воплощение жизни, света, солнца. Всё это символы будущей жизни, знаки связи её с прошедшим циклом, смертью материи. Что же касается связи плача над урной и вырывания древа— в равной мере метафор конца (тогда как гипотеза о скорби-радости внешне более убедительна), то можно думать, что плач в данном случае знаменует рождение/реституцию, как можно судить по живительной силе будущего греческого протесиса (обряд выставления тела для ритуального плача), который справлялся в эгейских гробницах уже в Раннеминойский период". 

Что-то тут есть, но при чтении толкования возникает чувство недосказанности. Тут упущено самое главное — эпифания, то есть богоявление. В центре композиции находится Богиня, - а боги не являются людям "просто так".

Далее, в качестве пояснения, я приведу сюжет из евангельской истории. Как всем известно, воскресшего Иисуса впервые увидела Мария Магдалина. Почему именно она? Вероятно, потому, что она любила Иисуса (в Евангелии говорится, что она "обливала ноги Его слезами и отирала волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром" (Лук. 7:37-38)).  "Любовь, - говорил Генрих Гейне, - это  страшное землетрясение души". А тут ещё и смерть горячо любимого человека! Это же "землетрясение" в квадрате, или даже в кубе! После такого потрясения вполне возможен "сдвиг по фазе": либо сумасшествие, либо юродство, как у св. Ксении Петербуржской. Либо духовное прозрение... Л. И. Акимова может быть интуитивно чувствовала нечто подобное, но не могла открыто писать об этом, так как училась при "красном царе" Иосифе Сталине. 

Сюжет на данной печати может быть истолкован следующим образом. Умирает горячо любимый человек (жена? невеста? сестра? мать?), и безутешный мужчина идёт к священному дереву, которое символизирует Богиню. В отчаянии он трясёт дерево и спрашивает: "почему? почему ты забрала от меня мою любимую?" И тут ему является сама Богиня. Как заплаканной Марии Магдалине явился Иисус. Ну а бабочка — это то откровение, которое он получил от Богини: "Мир тебе. Не бойся, ты не умрёшь. И она не умерла, но переродилась, как бабочка, и порхает в новом обличьи, ещё красивее чем прежде". 

Между прочим, я нашёл ещё одно подобное изображение на крито-минойском перстне-печатке.

А это уже доказывает, что перед нами не история из частной жизни какого-то Васи Пупкина, но мифологический сюжет. 

Вообще, археологи обнаружили на Крите множество изображений священных деревьев на перстнях-печатях. 

 

Как видно, деревья произрастают в специально изготовленных каменных (?) цистах. С ними производят какие-то манипуляции, что заставляет вспомнить слова из русской народной песни "белую берёзу заломаю". Ну и, с этими деревьями связаны оплакивания, они вписаны в контекст мифологической трагедии с эпифаниями (богоявлениями).