Против Розанова.

У Василия Розанова есть такое замечание:

"[После принятия Русью византийского православия] “умерщвляться” — это стало <...> идеалом древней России <...> Для русских “близиться к смерти” и “близиться к святости” до того слилось в единый путь, отождествилось, что даже теперь и даже образованные классы не вполне свободны от этого понятия. Оно есть нравственная и метафизическая аксиома в наших монастырях до сих пор; им проникнут и теперь весь наш народ в многомиллионной свой массе. Самые образованные люди, как Тургенев, как Герцен, и атеисты, нигилисты — в серьезные минуты жизни вдруг видят в себе возрожденною эту древнейшую, первоначальную веру своего народа: что умереть — святее нежели жить, что смерть угоднее Богу (для верующих), Высшему Существу (для философов), чему-то (для атеистов), нежели жизнь. Эта грустная и ужасная (по мнению пишущего эти строки) мысль сообщила главный нравственный колорит всей восточной, русской Европе: чего-то меланхолического и погибшего в смысле прогресса..." (Источник).

Розанов очень много писал о религии, и его заметки подчас гениальны, однако он всю жизнь ходил-бродил вокруг да "около церковных стен" (так он сам озаглавил один из сборников своих трудов), не войдя в само "нутро" религиозности. То есть, по каким-то причинам Розанов то ли не видел суть религии, то ли не желал её замечать. А вот В. В. Евсюков, автор монографии "Мифология китайского неолита", заметил и блестяще изложил эту суть. Говоря об универсальности "шаманской болезни" в архаических культурах, он пишет, что...

"Эта универсальность объясняется такими понятиями архаических культур, как «жизнь — смерть», «сакральное —профанное». Любой существенный переход в новое социальное качество лежит через полное отрицание прежнего состояния, т. е. в архаическом сознании — через физическое уничтожение, через смерть. Поэтому «умерщвление» («расчленение» или «раздевание» до скелета) — существеннейшая и неотъемлемая черта любой инициации, тем более шаманской. Согласно архаичным верованиям, достигнуть священного знания, способности общаться с духами, т. е. отчасти уподобиться им, может лишь тот, кто как человек умер. Чтобы причаститься божественного, надо умереть, путь от профанного к сакральному лежит через смерть".

Вот она, причина того, что "умерщвляться" стало идеалом древней России, а старая, умирающая Византия тут совсем ни при чём. Тут дело не в Византии, и не в православии, и даже не в Иисусе Христе, а гораздо глубже, в самих корнях религиозности. 

В статье "Религия как свет и радость" Розанов говорит о "великом недоразумении, которое в судьбах христианства образовалось около момента Голгофы. Голгофа -- это страдание; явилось чудовищное подозрение, а потом и твёрдая уверенность, мысль, что Царствие Божие "нудится" (приобретается) страданием. <...> Именно после Спасителя, из "подражания Ему" ("Сораспнёмся Христу!") и именно в момент "Голгофы" образовалось в христианстве неутолимое искание страданий". Ну и, Розанов говорит, что эти поиски священного знания, способности общаться с духами, представляют собой, на его взгляд, "неисследимо искусный и непоправимо ядовитый плевел, всеянный врагом рода человеческого в пшеницу Господню, в зерно Искупления". А само Искупление он представляет себе по-детски наивно и просто, "в два притопа, три прихлопа": "Спаситель -- умер, человек -- воскрес. Он сошёл в ад, человек -- вышел из него". Спасение человечества свершилось на Голгофском кресте. Христос Сам проделал всю работу спасения, а от человека ничего не требуется, - пей, ешь, веселись и радуйся жизни. Я только не пойму, зачем тогда Церковь на земле? Зачем в неё ходить, если люди и так живут как ангелы во плоти? Но гляжу я вокруг себя и вижу, в каком аду люди живут. И не верится мне, ну совсем не верится, что "человек вышел из ада". И кажется мне, что "ядовитым плевелом" является концепция Розанова (кстати, она вполне разделяется современными протестантами типа баптистов).