Японская мифология: две картины на одном полотне.

"Первое, что бросается в глаза в древнейших текстах Японии, - говорит А. Г. Дугин, - это выдающееся значение женского начала и яркие следы матриархального культа.

Японка.

Специфику мифологического ядра, вокруг которого строится Синто, можно описать как горизонтальную и жёстко конфликтную эквиполентность между двумя началами:

• мужским, патриархальным, воинственным и солярным, связанным с Ямато, с небесным миром (отсюда термин тэнсон — «внуки Неба» как самоназвание аристократических родов и жителей в целом) и с восточным регионом острова Хонсю (Кинки — современная префектура Нара), с одной стороны, и
• матриархальным, хтоническим и морским (подводным), экстатически-шаманистским женственным и западным регионом Хонсю, Идзумо (и племенем идзумо).

К первому началу относятся создатели основного японского историала, построенного вокруг Ямато и его правителей, императорского рода, ведущего своё происхождение от Небесного Предка, царственного внука солнечной богини Аматэрасу Аматупико-пико-нэ-по-но нинигэ-нэ-но микото, спустившегося с Неба по особому пути на север южного острова Кюсю (пик горы Сопори-но яма-но такэ в стране Пимуко или Химуко, то есть стране Небесной девы — той самой, где, согласно китайским хроникам, правила священная жрица Химука).

И хотя культура Ямато считается патриархальной и солнечной, мы с самого начала видим в истории этого рода множество матриархальных «подводных» и отчётливо хтонических элементов, которые делают солярный характер Ямато достаточно относительным и внутренне проблематичным. С этим связано и то, что отправной точкой династии является Кюсю, страна, с точки зрения японской теософии, связанная с женским началом, и генеалогия, восходящая к подводным богам, и постоянная проблематичность и дисгармония в родственных отношениях — в частности, конфликт двух братьев, сыновей Нинигино микото, что закончилось утоплением одного из них (снова водная стихия).

Второй полюс — Идзумо — выступает в ещё более хтонически-матриархальной функции. Это западная область Японии, которая в цикле хроник играет ещё более матриархальную роль. Название области Идзумо связано с первобогиней Изанами-но микото, и в этой области находится один из главных храмов Синто — Идзумо-тайся. Эта богиня связана как с первотворением японских островов, считающихся плодом её рождения от брачного союза с родным братом Изанаки-но микото, так и со смертью, адом и страной вечного мрака Емитукуни. На западе, согласно японцам, в районе Идзумо находится вход в нижние подземные и подводные миры, связанные с женским началом в его чистом виде.

На территории Идзумо (область Ториками) произошла кровосмесительная связь  солнечной богини Аматэрасу и её младшего брата Сусаноо-но микото и порождением ими группы богов, что закончилось, совершением Сусаноо-но микото ряда «грехов» — порча межи, противозаконная жертва, нарушение порядка тайной пряжи, испражнение в храме и т.д., в результате чего разгневанная Аматэрасу скрылась в Каменную Пещеру Неба (Ама-но иваядо), обрекая Вселенную на хаос и гибель во мраке, пока богам с огромным трудом не удалось вызвать хитростью её оттуда [1], а вся история закончилась пыткой Сусаноо и его изгнанием в страну Нэ-но куни, Страну Корней.

Дуализм Ямато/Идзумо, отражающий противостояние востока и запада Хонсю, мыслится как оппозиция патриархального Ямато (линия, ведущая к солнечной богине Аматэрасу через Ниниги-но микото) и матриархального Идзумо (линия, ведущая к водному и гипохтоническому Сусаноо-но микото). Но сразу же видно, что этот дуализм представляет собой нечто незаконченное и внутренне противоречивое, что влияет на всю структуру мифа: в Ямато множество женских черт — Аматэрасу, хотя и богиня солнца, не просто женского пола, но и отвечает за типично женское занятие — ткачество (что связано с созданием субстанциальной телесности мира); остров Кюсю и страна Пимуко относятся к женской богине и являются центром управляемого великой жрицей царства; матерью Дзимму и его женой являются дочери подводного царя (драконы/крокодилы); народ ама, вошедший в зону влияния Ямато, также чисто матриархальный и т.д. Следовательно, патриархальность Ямато весьма относительна и едва ли может быть соотнесена напрямую с классическими солярно-небесными божествами и принципами.

С другой стороны, покровитель матриархального Идзумо Сусаноо — мужского пола, хотя и сопряжён со Страной Корней. Его символом является священный меч, ярко выраженный атрибут мужского начала, тогда как атрибут солнечной Аматэрасу — женский символ зеркала. При всей явной связи  с матриархатом, область Идзумо также двойственна, дисгармонична и расколота.

После этого первая пара порождает острова и божеств весьма успешно, пока дело не доходит до божества огня — Кагутути. Это четвёртый и на сей раз фатальный сбой. Рождая Кагутути, Изанами обожгла лоно и умерла. Расстроенный Изанаки разрубил сына на три части и похоронил Изанами. В этом можно увидеть конфликт Изанами как Великой Матери, связанной с примордиальной тьмой, водой и холодом, и божеством огня. Показательно, что он обжигает ей лоно, что указывает на конфликтность радикальной мужественности огненного начала с женским началом Изанами.

После смерти и похорон Изанами спускается в страну Ёми, куда вслед за любимой супругой спускается и Изанаки, желающий её спасти. Когда он находит Изанаки, оказывается, что она уже вкусила яств подземного мира Ёмотукуни и не может вернуться [2]. При этом Изанаки нарушает её просьбу не смотреть на неё, и украдкой зажигает факел, сделанный из Мужского Столпа своей расчёски. Он видит гниющее тело, исполненное тлена, нечистот, язв и сидящих на нём божеств Грома. Тогда Изанаки восклицает: «Я сам того
не ведая, попал в страну уродства и скверны» и убегает.

Такое отношение к смерти является константой японской культуры: смерть мыслится как гниение, мерзость и грязь. Поэтому японцы в древности постоянно передвигали свои населённые пункты, стараясь расположить их как можно дальше от кладбищ, представлявшихся им выражением чисто негативного начала. Смерть и женщина отождествляются в этом сюжете с катастрофой, аномалией и глубинной дисгармоничной нечистотой. Такое понимание женского начала отражает панический ужас перед лицом Великой
Матери, получившей в Изанами яркое и чудовищное воплощение. Поэтому ночь, женщина, смерть превращаются в грандиозную ипостась японского ужаса и зла. А мужское патриархальное начало, хотя и мыслится достаточно могущественным, чтобы спастись от страны Ёми и запечатать вход в неё, оказывается в положении беглеца и находится принципиально на том же самом уровне, что и его женская антитеза".

******************************************************************

Тут, конечно, возможны иные толкования. Японцы в древности постоянно передвигали свои населённые пункты, потому что проживали в сейсмоактивной зоне; когда земля под ногами ненадёжна, имеет смысл строить "карточные домики". Во время Великого землетрясения Канто в 1923 году почти все здания в Японии были уничтожены. Устоять смогли только маленькие лёгкие жилые дома. Да если маленький домик и разрушится, то не жалко: на новом месте можно быстро и легко построить такой же.

Ну, а если брать в целом, то вся эта "эквиполентность", по-моему, проистекает от неизжитого и непреодолённого матриархального начала японской истории. Это выглядит так, как если бы поверх одной картины написали другую картину, и вот, в некоторых местах на холсте новая краска "облезла" и проступили древние краски с иными сюжетами. Причём, если не знать об этом и смотреть на картину как на единое целое, то можно подумать, будто перед нами какая-то сюрреалистическая бестолковщина в стиле абсурдных рассказов Акутагавы Рюноскэ. 

------------------------------------------------------------------------------

[1]  Богиня Ама-но узумэ-но микото обнажила для этого грудь, спустила юбку и исполнила на перев`рнутом котле танец, заставивший богов захохотать, что и привлекло внимание Аматэрасу, которая выглянула из пещеры, а когда увидела своё отражение в священном зеркале, выступила ещё больше, после чего притаившийся у входа в пещеру бог преградил ей вход. Этот сюжет чрезвычайно схож с сюжетом из Элевсинских мистерий, в котором служанка Баубо весьма сходным образом и при весьма сходных типологически обстоятельствах развеселила Деметру, тоскующую по дочери Коре и обрекшую своим трауром мир на увядание и стерильность (подобно Аматэарсу, без света которой вся природа начала увядать).

[2]  Этот спуск Изанаки имеет явные параллели в греческом мифе об Орфее
и Эвридике, с одной стороны, и с темой вкушения плода граната Персефоной в царстве Аида в истории с Деметрой в цикле Элевсинских мистерий, с другой.