Некоторые антропологи [1] сегодня говорят о "человеческой революции" ('The Human Revolution'), которая произошла около 45 000 лет назад. "Я также думаю, - говорит Chris Knight, - что это возникло не постепенно, а в результате массового социального, сексуального и политического взрыва – «творческого взрыва». Всё отличительно человеческое в нашей природе — прежде всего, наши способности к языку, самосознанию, символически регулируемому сотрудничеству и творческому труду — является именно продуктами той грандиозной социальной, сексуальной и политической революции, в муках которой мы родились.
Появление человечества, с этой точки зрения, открыло дверь «новому захвату» мемами – по сути, захвату власти новыми репликаторами, положив конец или, по крайней мере, превзойдя тиранию старых, слепых генетических репликаторов. Это было скорее похоже на зарождение жизни заново, но на новом, более высоком уровне.
Ричард Докинз в своём бестселлере «Эгоистичный ген» (1976) подчёркивает два таких очень редких или «ненормальных» события – два события, в ходе которых, по-видимому, в известной нам Вселенной появилось нечто совершенно новое. Одно из них – зарождение жизни. Другое – зарождение культуры. С возникновением культуры, по мнению Докинза, началась новая форма эволюции, основанная на бессмертии не гена, а «мема». Успешный «мем», по мнению Докинза, — это часть культурной традиции — скажем, мелодия, идея или крылатая фраза, — которая сохраняется в памяти последующих поколений людей и способна к эволюции с очень высокой скоростью. Подобно тому, как гены размножаются в генофонде, перемещаясь от клетки к клетке, так и мемы, согласно этой точке зрения, размножаются в мемофонде, передаваясь от мозга к мозгу через процесс, который в широком смысле можно назвать «обучением» или «имитацией». История или культурные изменения, с этой точки зрения, — это, по сути, эволюция мемов.
Chris Knight говорит, что, возможно, неандертальцы тоже умели что-то изобретать, но у них не было самого главного — обучения и закрепления навыков в культурной традиции. Кроме того, они не могли договориться между собою и прийти к какому-то взаимовыгодному соглашению. Ссылаясь на Докинза, он говорит о том, что, в отличие от человека, растения и животные не придерживаются и не могут придерживаться «соглашений». Вместо этого каждый организм запрограммирован на преследование своих генетических интересов и – за исключением случаев совершения ошибок – не позволять никому и ничему встать у него на пути. «Почему, например, деревья в лесах такие «высокие?» — спрашивает Докинз и отвечает: Краткий ответ заключается в том, что все остальные деревья высокие, поэтому ни одно дерево не может позволить себе быть ниже. Если оно будет ниже, то попадёт в тень и рискует засохнуть. Как говорит Докинз, общая экономика леса выиграла бы, как и каждое отдельное дерево, если бы они могли договориться о снижении высоты полога в лесах; они платили бы меньше энергии на рост, если бы добровольно ограничили конкуренцию за солнечный свет. Однако это, казалось бы, логичное решение так и не было найдено. Ни деревья, ни другие растения или животные так и не осознали огромные потенциальные преимущества, которые теоретически могли бы возникнуть из взаимного самоограничения.
Подчёркивая отличие людей от животных и деревьев, конкурирующих за солнечный свет, Докинз говорит, что мы, люди, можем договориться. Мы можем действовать с осознанным предвидением в наших коллективных долгосрочных интересах, вместо того чтобы погружаться в наши сиюминутные индивидуалистические устремления.
Может быть, наступивший глобальный экологический кризис, грозящий перерасти в катастрофу, является новым вызовом для человечества, к которому мы только начали подходить. Осознание этого вызова и принятие коллективной ответственности за Землю может стать новым, третьим культурным «скачком», который равносилен обретению космического сознания. По сути, это будет новым актом "человеческой революции", 'The Human Revolution' 2.0. И, кажется, без этой "революции сознания" человечество обречено на погибель.
Это осознание красноречиво выразил антрополог Робин Фокс. «В прошлом не имело большого значения, во что люди верили о себе и своих обществах, поскольку ничто из этих убеждений не могло угрожать виду. Человек сейчас быстро приближается к моменту – и он наступит ещё при жизни его детей, – когда, если он не возьмёт своё выживание сознательно в свои руки, он может не выжить как вид. Для этого требуется революция в мышлении, столь же серьёзная, как коперниковская революция. Человек должен перейти к видовому взгляду на мир, в котором он живёт. (Я называю это переходом от "местечкового" сознания к сознанию "космическому".) И сделать это нужно быстро – в течение следующих пятидесяти лет или даже меньше».
[1] Binford, L. R. 1989. Isolating the transition to cultural adaptations: an organizational approach. In E. Trinkaus (ed.) The Emergence of Modern Humans. Biocultural adaptations in the later Pleistocene. Cambridge: Cambridge University Press, pp. 18-41.
Trinkaus, E. 1989. The Upper Pleistocene transition. In E. Trinkaus (ed.) The Emergence of Modern Humans. Biocultural adaptations in the later Pleistocene. Cambridge: Cambridge University Press, pp. 42-66.
Комментариев нет:
Отправить комментарий