Глобальная Сеть появилась одновременно с человеком.

Chris Knight в своей монографии "Blood Relations" обращает внимание на внезапное появление обильных и часто экзотических ракушек в захоронениях верхнего палеолита; ничего подобного прежде не было. 

Этот факт показывает, что кроманьонцы, анатомически современные люди - по мере того, как они продвигались в Европу и другие регионы в ходе своей культурной революции - стали способны образовывать огромные цепи связей. Европейские свидетельства этого процесса включают в себя обширные перемещения сырья и находки ракушек в регионах, расположенных далеко от побережья – ракушек, которые могли распространяться только в рамках системы структурированного обмена дарами на очень большие расстояния. Такая новая модель сохранения прибрежных связей даже при охоте и собирательстве вдали от побережья, и столь решительный акцент на морской символике, включая явное увлечение спиральными узорами некоторых раковин, может быть значимым в свете обсуждения возможных приливных первоисточников менструальной синхронности, центральной для древнейшей ритуальной жизни. Это соответствует модели австралийских аборигенов, в которой мифическая «радужная змея» – в прибрежных регионах символ приливных ритмов и периодических наводнений – сохранялась аборигенами даже далеко в глубине пустыни.

Rainbow serpent by Yirawala

Интересное наблюдение. Оно говорит, что у кроманьонцев была Сеть, а у неандертальцев Сети не было. Я имею в виду Сеть как сеть координат ("правое - левое", "верхнее - нижнее", "переднее - заднее"), как "грибницу", из которой произрастают многочисленные  правила культурного поведения. И уже на основании соблюдения этих правил возникают человеческие общества.

У шимпанзе тоже могут возникать коалиции, но они формируются вокруг особей, ищущих немедленной выгоды для себя, и распадаются сейчас же после удовлетворения собственной выгоды. В обществе шимпанзе коалиции  формируются, но каждая коалиция всегда фрагментарна, оппортунистична и нестабильна, и ни одна из них не способна олицетворять «общество» в целом. У шимпанзе не существует коллективно навязанной системы ограничений, надындивидуальной силы, налагающей санкции – нет «правил», нет «закона». Тогда как человеческая культура, особенно в её традиционных формах, прежде всего представляет собой «верховенство закона».

Крис Найт говорит, что, возможно, неандертальцы имеют отношение к спиралевидным раковинам, но, во-первых, неандертальцы не распространяли ракушки по Сети (потому что никакой Сети у них не было), а, во-вторых, они могли тупо подражать кроманьонцам, как, например, в случае мартышки, одевающей на себя человеческие очки.

Крис Найт пишет: "В 1960-х и начале 1970-х годов (Breuil and Lantier 1959; Maringer 1960; Solecki 1975) было широко распространено мнение, что неандертальцы предлагали погребальные дары своим умершим, верили в загробную жизнь, заботились о больных, исповедовали культы медведя и другие тотемные обряды, говорили на сложных языках, охотились на крупную дичь, готовили и делились мясом — и были предшественниками современных людей как в генетическом, так и в культурном плане. Короче говоря, не было никаких радикальных различий между образом жизни неандертальцев и их «современных» потомков.

В последнее время даже давно принятая идея о том, что неандертальцы хоронили своих умерших, была подвергнута сомнению (Gargett, 1989), в то время как другие показали, что у нас есть не более чем разрозненные, фрагментарные и спорные предположения о неандертальских ожерельях или других предметах личного украшения (Chase и Dibble, 1987).

С конца 1960-х годов Льюис Бинфорд начал настойчиво утверждать, что «культура» в её современном понимании не могла возникнуть до верхнепалеолитической революции, и что у неандертальцев были системы расселения и стратегии жизнеобеспечения, совершенно отличные от систем современных охотников-собирателей и других современных людей.

Вывод о том, что местные современные люди и вторгшиеся неандертальцы сосуществовали на Ближнем Востоке бок о бок около 60 000 лет, по-видимому, практически без скрещивания, побудил некоторых авторов (Stringer 1988; Foley 1989) предположить, что эти две группы, должно быть, были совершенно разными видами, а не подвидами Homo sapiens".

И далее Крис Найт говорит о влиянии недавно прибывших современных людей на древний образ жизни неандертальцев. "Похоже, что отступающие неандертальцы в конце концов начали перенимать продвинутые модели изготовления орудий у вновь прибывших кроманьонцев, хотя это не помешало им вымереть несколько тысяч лет спустя (Harrold 1989). Поздние неандертальцы в каждом обитаемом европейском регионе, похоже, были в принципе способны на практически любое символическое изобретение. Но каждое из их самых неожиданно «современных» художественных или иных достижений — многие из которых Маршак (1989) прекрасно задокументировал для нас — похоже, происходило только локально, обычно исчезая в месте своего происхождения, прежде чем стало частью культурного наследия всех неандертальцев как таковых. В этом и заключался главный неандертальский недостаток".

То есть, у неандертальцев не было глобальной Сети, по которой распространяются все полезные изобретения. А у кроманьонцев она была, хотя, конечно, в самом зачаточном состоянии. Самый наглядный пример функционирования этой Сети — практически одновременное появление верхнепалеолитических однотипных "венер" на территории от Пиренеев до Байкала.