Чарльз Тилли (Charles Tilly, 1929-2008, доктор философии, преподавал в Гарварде) в своей теории государства утверждает, что современные государства произошли от сообществ, которые сегодня мы бы назвали организованными преступными группировками (ОПГ).
Увидеть сходство с организованной преступностью не сложно, если обратиться к «Повести временных лет» или какой-то другой старинной хронике, которая преподносится нам как описание ранней стадии развития современных государств.
Многие политические образования на карте Европы появились благодаря варягам, которые вначале грабили. Приплывали и грабили, увозили с собой добычу. Потом создавали форпост на каком-то особенно удачном пороге, где проплывало особенно много купцов и вместо того, чтобы грабить купцов и убегать, можно было сидеть и грабить, а не увозить с собой награбленное. Потом они постепенно начинали осваивать окружающую территорию. Как князь Игорь, отправляясь в полюдье. Различие между обычным грабежом и полюдьем заключалось в том, что второй вид грабежа был относительно регулярным, да ещё и сопровождался формированием некоего представления о том, сколько в этот раз будет награблено. Между данью и грабежом в своей примитивной форме разница в основном та, что жертва знает сколько именно будет украдено в следующий раз и может даже обидеться, если будет украдено немножко больше.
Тилли рассказывает, что затем эта логика начинает исторически меняться, потому что князь Игорь, или кто-то более дальновидный чем он, однажды обнаруживает, что людей, которых он собирался таким образом дисциплинированно в заранее заданных рамках ограбить, уже ограбил кто-то другой (например, хазары). Второй раз ограбить в этом году их уже не получится, т.к. брать нечего, а если забрать оставшееся, то они вероятней всего все умрут зимой и тогда на следующий год сам останешься совсем голодным.
Тогда князю Игорю, или Святославу, или кому-то ещё, неизбежно приходит в голову мысль о том, что этих людей нужно не просто грабить, но ещё и защищать от альтернативного бандита.
Здесь логика действий бандита приобретает новое измерение. Кроме того, что он грабит, он начинает защищать. И потом, с какого-то момента, он сам начинает смотреть на себя не как на грабителя, а как на защитника. Это и приятней, и у людей, у которых отнимаешь, можно ожидать появления по отношению к тебе неких тёплых чувств.
Для того, чтобы пройти эту логику – отличающую кочующего бандита (по выражению Марсена Уолсена) от стационарного, не обязательно должно пройти много поколений и образоваться что-то, что потом станет государством. Иногда это случается довольно быстро, а иногда обе модели сосуществуют одновременно.
Когда мы думаем: "а почему бы нам не отказаться от государства, которое забирает много налогов?", – естественный ответ, который приходит нам в голову, это то, что немедленно восторжествует преступность, на улицах воцарится хаос, туда нельзя будет выйти. И это правда. Когда крупный игрок, предоставляющий защиту, уходит с рынка, его место занимают много мелких, не таких стационарных и не таких организованных. Здесь, говорит Тилли, всё чистая правда.
Без этих потенциальных бандитов, или не всегда потенциальных, государство было бы не нужно и поэтому оно может быть не очень заинтересовано в том, чтобы побороть преступность. Но по-настоящему некоторые части государственного аппарата заинтересованы в том, чтобы были другие государства, которые представляют собой угрозу. Государство, - говорит Чарльз Тилли, - которое постепенно начинает смотреть на себя, как на безусловно предоставляющее защиту, существует в симбиозе с другими государствами, которые представляют угрозу. Друг без друга они совершенно не нужны. Они бесполезны.
Государство меняется. Центральный момент в его развитии, по Тилли, – это появление огнестрельного оружия, которое уравнивает в правах тренированного воина и обычного рекрута. Рыцарь средних веков учится фехтовать, скакать на коне с 5 лет и, благодаря этому, стоит 20-ти мужиков. Никто не пытается бросать рыцарской коннице вызов, а крестьянские восстания обычно заканчиваются плохо.
Но вот появляется огнестрельное оружие и выясняется, что оно уравнивает профессионального воина и вчерашнего крестьянина, которого худо-бедно научили обращаться с пищалью. Большая толпа наёмников, вооружённых пищалями, наносит невосполнимый урон рыцарской коннице, и рыцарство постепенно сходит на нет.
В результате войны начинают выигрывать сначала самые богатые. Этот период длится некоторое время. Те, кто может контролировать денежные потоки и нанимать много наёмников. Потом европейские государства одно за другим загоняют себя в финансовый кризис тем, что соревнуются за налоги. Выясняется, что содержание наёмной армии доходит до определенного предела – денег не хватает, чтобы собрать ещё бОльшую армию, и остаётся единственный способ выставления дополнительного контингента для сражений – это полагаться на лояльность населения.
Теперь оказывается, что заплатить всем нельзя. Приходится привлекать людей в армию, взывая к их моральным чувствам. Теперь им говорят, что они защищают не своего короля, а свою страну и самих себя. Для этого им нужно дать какие-то права участия в политической жизни. Государство эволюционирует и современные «демократии» появляются, согласно Тилли, потому, что государство должно дать что-то взамен за то, что люди идут за него умирать.
Несмотря на то, что государство преображается, логика «разводки» никуда не девается из его функционирования. По-прежнему, те части, которые представляют военно-промышленный комплекс и все сопутствующие интеллектуальные и технологические элиты, заинтересованы в существовании постоянной угрозы.
Когда угроза снижается, они становятся первой жертвой международной разрядки. Представьте себе две супердержавы, долгое время соперничающие друг с другом, и вдруг одна из них полностью выходит из этой гонки и как будто самоустраняется вовсе.
Первая же сторона, которая от этого проиграет – это военно-промышленный комплекс (ВПК) другой супердержавы. Потому что теперь совершенно непонятно, зачем они нужны. Те, кто платит налоги, начинают спрашивать: а почему бы не отдать деньги на здравоохранение, медицину или экологию? А зачем нам столько бомб? Отчаянным усилием ВПК предлагает не торопиться с разрядкой: а мало ли, они не совсем разоружились; а мало ли, там случится реванш.
Понятно, что во второй супердержаве это вызывает симметричный процесс.
- Мы разоружились, но, посмотрите, они не последовали за нами, может быть нам не надо с этим торопиться?
«Ага, мы же говорили. Вы видите, они не торопятся», - говорят в победившей супердержаве, - «Мы не зря что-то подозревали».
В результате, существующие в симбиозе эти военно-промышленные монстры быстро возвращают всё к исходному и наиболее благоприятному для них состоянию и заставляют все другие сферы делиться с ними теми средствами, которые иначе могли бы быть пущены на какие-либо другие цели.
Я от себя лишь добавлю, что матриархат соотносится с догосударственной эпохой. Государства, как вождества - в самой примитивной фазе своего развития, появляются одновременно с патриархатом. Патриархат и державность - это "двое из ларца, одинаковых с лица".
Комментариев нет:
Отправить комментарий