 |
| Стивен Кинг у ворот своего дома. Ноябрь 1982 года. |
"Голодной куме всё хлеб на уме". Увидев изображения летучих мышей на воротах, я подумал о крито-минойских лабрисах. Мария Гимбутас связывала лабрис с бабочкой. А что, если лабрис, на самом деле, связан с летучей мышью? С одной стороны, нам известно, что лабрисы находили в пещерах; и, с другой стороны, летучие мыши живут именно в пещерах. Они, как ведьмы, ведут ночной образ жизни, а днём спят. Как медведи, они осенью способны впадать в длительную сезонную спячку (до 8 месяцев). Летучие мыши выбирают для зимовки пещеры из-за постоянной температуры (+8°) и влажности около 90%.
С бабочкой всё понятно: она символизирует процесс регенерации (возрождения), блестяще описанный Василием Розановым [1]. А что символизирует летучая мышь? Говорят, во время полёта летучие мыши поют песни, используя сложные сочетания слогов, на высоких частотах (что обусловлено их способностью к эхолокации). По мнению биолога Майкла Смотермана, ни одно другое млекопитающее, кроме человека, не обладает способностью общаться с помощью столь сложных голосовых последовательностей. Голосовой центр, ответственный за организацию сложных последовательностей слогов, у летучих мышей расположен несколько выше, чем у человека, и учёные пока не могут определить, где именно он находится.
Летучие мыши — создания удивительные, и, в принципе, можно было бы попытаться связать ночной образ жизни этих животных с крито-минойской религией с её полуподвальными "люстральными бассейнами" и паломничествами к пещерам, если бы у нас не имелось бабочки.
--------------------------------------------------------------------------------
[1] Каптерев задумался и сказал: "Открыто наблюдениями, что в гусенице, обвившейся коконом, и которая кажется — умершею, начинается после этого действительно перестраивание тканей тела. Так что она не мнимо умирает, но — действительно умирает… Только на месте умершей гусеницы начинает становиться что-то другое; но — именно этой определённой гусеницы, как бы гусеницы-лица, как бы с фамилиею и именем: ибо из всякой гусеницы, сюда положенной, выйдет — вон та бабочка. А если вы гусеницу эту проткнёте, напр., булавкою, тогда и бабочки из неё не выйдет, ничего не выйдет, и гроб останется гробом, а тело — не воскреснет". Тогда-то, тогда мне стало понятно, почему феллахи (потомки древних египтян, явно сохранившие всю их веру) плакали и стреляли из ружей в европейцев, когда те перевозили мумии, извлечённые из пирамид и из царских могил. Они, эти нигилисты, заживо умершие и протухшие, не понимая ни жизни, ни смерти, "нарушили целость тела их (феллахов) предков" и тем лишили их «воскресения». Они, о чём предупредил Каптерев, как бы "разломили мумии пополам", или, всё равно — пронзили иголкою «куколку», после чего она приобщается смерти без бытия. Тогда мысль, что "бабочка есть душа гусеницы", "энтелехия гусеницы" (Флоренский) — ещё более утвердилась у меня: а главное — мне разъяснилось и доказалось, что египтяне в мышлении и открытиях "загробного существования" шли тем же путём, как я, т. е. "через бабочку" и её «фазы». Что это и для них был путь открытий и «откровений», да ведь и вообще это — истинно. Тогда для меня ясны стали саркофаги — мумии. Кто видал их в нижнем этаже Эрмитажа, тот не мог не поразиться раньше всего — величиною. Зачем — такой большой, огромный саркофаг — для мумии умершего, вовсе не большой? Но ведь это — «кокон» куколки-человека; и строился саркофаг непременно и именно по образцу кокона. Вот такой же продолговато-гладкий, как решительно всякий кокон, какой, безусловно, строит себе всякая гусеница — и египтянин себе изготовлял, «окукливаясь». И тело клалось — в пелены, «завёртывалось», как гусеница, напр., шелковичного червя, прямо "выпуская из себя" шёлковые нити, прямо делает себе "шёлковую рубашечку". Поверх этого жёсткая, коричневая скорлупа. Это — саркофаг, всегда коричневатого однообразного тона. Кажется, он гипсовый, и тогда он и по материалу естества сходен с оболочкою куколки, ибо что-то вроде извести, как выпота, даёт и тело гусеницы. Вообще, ритуал погребения у египтян вышел из подражания именно фазам окукливающейся гусеницы. А главное — отсюда скарабей-жук-насекомое, как "символ перехода в будущую, загробную жизнь". Это знаменитейшее из божеств Египта, можно сказать, — самое великое их божество. Почему — насекомое? Но — тот же путь, как и у меня, рассуждения. Главное, самое главное, что египтяне открыли, — это "насекомообразную будущую жизнь". И увековечили, что — именно отсюда они её открыли — насекомыми, скарабеем. Это — благороднейшая память, т. е. воспоминание и благодарящая память за свою родную историю, и чем, главным образом, был полон смысл их истории. Отсюда уже множество объяснений, напр., почему во время «пиршеств» и особенно во время "домашних пирушек" — любили они "проносить мумии". Это — не печаль, не страх, не угроза. Не "окаянная угроза христиан смертью", — могущая прекратить всякую радость. Напротив, напротив: это — радость обещания вечной жизни и радости этой жизни, ее воздушности, ее прелести. "Мы теперь радуемся ещё не совершенно", "мы — в пире, но ещё не полном". "Лишь когда всё кончится — мы войдём в полную любовь, в совершенный пир, с яствами, с питиями. Но вино наше будет неистощимо, и пития наши — сладостнее всех здешних, потому что это будет чистая любовь, и материальная же, вещественная, но уже как бы из одних лучей солнца, из света и пахучести и эссенции загробных цветов. Потому что уж если где цветы, то — за " гробом". Небесные розы! небесные розы!! — и египтяне вносили мумию.
Комментариев нет:
Отправить комментарий