Молящийся.

 

Бронзовая фигура адоранта из виллы на о. Тилисс. Ок. 1500 г. до н. э.

Можно подумать, что критяне совершали крестное знамение за полторы тысячи лет до Рождества Христова.

(Википедия сообщает, что для совершения крестного знамения первоначально использовался один палец. А двуперстие при совершении крестного знамения закрепилось лишь после Четвёртого Вселенского собора (V век), когда был выражен догмат о двух природах во Христе, — в качестве контраргумента против монофизитства.)  

Feedback на работу Л. И. Акимовой "Искусство Эгейского мира".

Что мне не нравится в 655-страничной работе Л. И. Акимовой "Искусство Эгейского мира. Троя. Киклады. Крит. Фера. Микены" (М.: БуксМАрт. 2020)? То, что она, ничтоже сумняшеся, пишет о крито-минойских царях как о некоей очевидной данности, аксиоме, не требующей доказательств. Вот один из её пассажей: "Краткий обзор Старых критских дворцов показывает, что они стали создаваться, вероятно, по примеру Кносского и, возможно, целенаправленно, по указанию правителя Кносса" (стр. 100). Какого такого правителя? Я такого не знаю. Египетских фараонов знаю, и шумеро-аккадских царей знаю, а правителей Кносса ни одного не знаю. И автор нисколько не утруждает себя приведением доказательств существования сих правителей, а, видимо, исходит из того, что раз на Крите есть дворцы, значит должны быть и цари во дворцах. Однако исторической науке не известно ни одно достоверное изображение крито-минойского царя, ни одно минойское царское захоронение (до 1500 г. до н. э.) [1], ни одно свидетельство о царях, кроме мифического царя Миноса из позднейшей греческой мифологии. Как же доктор искусствоведения, академический учёный Лидия Ильинична Акимова (она окончила МГУ в 1947 году) выдаёт за аксиому, не требующую доказательств, то, что является мифом?!

На стр. 201 своего труда она приводит изображение минойского "царя" и говорит при этом: "Корона — несомненный признак царя, и надета она по случаю важного ритуального акта".

На самом деле, эта фреска была восстановлена по трём отдельным фрагментам: голове, туловищу и левой ноге. Когда Артур Эванс их обнаружил в 1901 году, он отметил, что предположительно эти фрагменты принадлежат разным фигурам. Он предполагал, что туловище может принадлежать бойцу с быками. Голова, очевидно, принадлежала женщине, поскольку по минойской традиции мужчины не изображались с бледной кожей; на то, что это могла быть фигура жрицы, указывает нарядный головной убор, в какие были одеты жрицы, изображённые на саркофаге из Агиа Триада (Источник).

С большой долей вероятности можно предположить, что персонаж на фреске ведёт на поводке некое существо. Вольф-Дитрих Нимейер предположил, что этим существом могла быть сфинга в короне. 

Также есть предположение, что на фреске было изображено как минимум два человека. Примерно вот так.

Л. И. Акимова удивляет меня ещё больше, когда заявляет, будто в крито-минойских таврокатапсиях женщина-"богиня" приносила в жертву (кому? для чего?) своего супруга. При этом она опять ссылается на позднейший греческий миф об Ариадне, Тесее и Минотавре. Цитирую: "В позднейших мифах образ хаоса-андрогина связывался с «двуприродным» Минотавром, сыном Миноса и Пасифаи, человеком с бычьей головой, которого «супруга-мать» в образе Ариадны (по мифу — сестра) символически «отделяла» от себя (то есть убивала руками чужестранца Тесея). На поздних памятниках такая сцена предстаёт в самом сердце Лабиринта — в его Центральном дворе. На этом основании с учётом иконографии миниатюрной фрески с изображением Трёхчастного святилища (см. ил. 219) учёные предположили, что именно в Центральном дворе проходил главный критский ритуал, широко представленный в дворцовом искусстве, — бой с быком (см. ил. 418). Изначально это был именно бой, а не игра или состязание, потому что миф прямо говорит о нём как о смертоубийственном акте: женщина-богиня приносила в жертву отжившего положенный цикл сына-супруга, быка. «Тореадором* сначала была она сама — как жрица, подтверждения чему сохранились в искусстве. Но постепенно борцы-мужчины вытеснили её из этого опасного действа. <...> Конечно, как выяснил ещё А. Эванс, бык вовсе не рассматривался как представитель тварного мира. Он был воплощением критского царя-жреца".

219. «Трёхчастное святилище». Часть миниатюрной фрески из Кносского дворца. Ок. 1550 г. до н. э. Реконструкция. 

418. Игры с быком. Роспись из двора в Восточном крыле Кносского дворца. Ок. 1450 г. до н. э. 

Л. И. Акимова повторяет бредни сэра Джеймса Фрэзера, автора "Золотой ветви". Это всё нам давно известно. Однако нас терзают смутные сомнения. Мы ищем ответы на свои вопросы у академического учёного Л. И. Акимовой, но её объяснения никоим образом нас не удовлетворяют, потому что они бездоказательны, как писания Роберта Грейвса, автора "Белой Богини".

--------------------------------------------------------------------------------

[1] Я специально искал в Сети ответ на запрос "царские гробницы на Крите" и нашёл лишь упоминание о т. наз. "царской гробнице в Исопате", которую Джон Пендлбери отнёс ко времени с 1450 по 1300 год до н. э., когда пожары окончательно уничтожили минойские дворцы, и на Крите установилось господство греко-ахейских царей-"ванаксов". Да и сама эта гробница является копией типичных микенских царских гробниц.

Ещё я наткнулся на статью "Первая неграбленая царская гробница на Крите", но, во-первых, это опять же микенская гробница, а, во-вторых, "учёные полагают, что, по всей вероятности, в этой гробнице была похоронена царица-жрица".

Богиня-обезьяна и люди-цветы.

"Фестский дворец с его строгим и торжественным обликом имел много того, чего не обнаружено в других. В частности, в нём был священный сад. Наряду с деревьями огромную роль священных растений в критских дворцах играли цветы. В фестский сад, расположенный в юго-восточной части дворца, выходили через помещения в районе Восточного двора. Что любопытно, сад представлял собой полудикий каменистый пейзаж, в котором путём подтёса скальных выступов был устроен газон с искусственно сделанными круглыми лунками для высадки цветов. Судя по незначительной глубине лунок (от 10 до 18 см), здесь высаживались крокусы, корневая система которых сравнительно невелика. Но отсутствие воды навело на мысль, что сад не мог функционировать круглый год, а был сезонным, — цветы выращивали на определённое время, например для совершения ритуального праздника" (Л. И. Акимова. "Искусство Эгейского мира").

Цветы на камнях... Это напомнило мне про "садики" Адониса в серебряных корзиночках (см.: Удивительные «садики» Адониса).

Вообще говоря, минойская культура поражает изобилием цветов. 

Minoan labrys pithos, 1500 BC. From Knossos palace, Crete, Greece.

  

Маленькие кувшины с носиками, украшенные лилиями. 1500-1450 гг. до н.э. Археологический Музей Ираклиона, Крит, Греция.

Особенно загадочно выглядит фреска, на которой синяя обезьяна собирает крокусы.

Фреска «Синие обезьяны».

Синий цвет обезьяны говорит о том, что она — "не от мира сего". Потолки дромосов — коридоров ведущих в загробный мир микенских купольных гробниц, — красились синим цветом. Тогда, может быть, в обличии обезьяны перед нами предстаёт сама Смерть? Обезьяна сорвёт цветок, повертит его в руке и выбросит. Зачем она его срывает — она и сама не знает. Точно так же и Смерть поступает с людьми. И бесполезно её вопрошать: зачем ты, Обезьяна/Смерть выбрала этот цветок, а не тот... Она — безумная, она и вопрос-то не понимает...

Интересно, а не кроется ли Богиня-Судьба за образом синей обезьяны?

В копилку интересных сведений о Крите.

Крито-минойские погребальные сооружения — толосы — распространены на юге острова, в основном в долине Мессара, к востоку от Феста. Это круглые каменные сооружения с купольными перекрытиями, с ведущими к ним коридорами-дромосами.

Реконструкция и план толоса Апесораки в долине Мессара. о. Крит 

Не правда ли, что толос выглядит как мини-лабиринт с живущим в нём Минотавром?

"Как считают, в одном из внутренних помещений этих двух склепов отправлялась церемония протесис — выставление тела покойного для оплакивания. Протесис представлял собой трансформированный ритуал «растерзания», в котором роль «терзательниц»-жриц играли женщины-родственницы, чуждые умершему по крови. Обряд расцарапывания щёк и груди, самоистязания трактовался в народе как проявление скорби, но имел скрытый возрожденческий смысл. При критских толосах были специальные площадки для отправления поминальных обрядов", - говорит Л. И. Акимова.

Очень интересно. Про площадки возле портальных плит северо-кавказских дольменов я уже писал и высказывал предположение, что на них производились какие-то обряды. Теперь смысл этих обрядов немного прояснился.

Также теперь понятно, почему у статуэток, именуемых "богини со змеями", обнажённые груди. Скорее всего, жрицы обнажали свои груди лишь на время проведения ритуала «растерзания», а в остальное время они ходили в обычных одеждах.

Вотивные модели крито-минойского женского платья.

Откуда есть пошла культура критская?

Кносский храмово-дворцовый комплекс был построен на месте самого большого телля Кефала («Голова») на Крите, с остатками поздненеолитических культурных слоёв. 

Заслуживает интереса небольшая (высота сохранившейся части — 10 см) фигурка обнажённого мужчины, которая была найдена в ранненеолитическом поселении на месте будущего Кносса. Она с большим мастерством выточена из целого куска мрамора.

Неолитическая статуэтка обнажённого мужчины из Кносса

Полагают, что это изображение спутника Богини Матери. Но в таком случае, это не мужчина, а мальчик. Аттис. 

"Теперь выяснено, что неолитические слои, прослеженные под центральным двором дворца и к северу от него, имеют толщину 7 м — больше, чем все слои бронзового века, вместе взятые, — что свидетельствует о долгой жизни человека в этом очень удобном по своему расположению месте в период неолита. Из этих 7 м больше половины приходится на древние, ранненеолитические слои, лежащие прямо на материковой скале. И здесь, в самом нижнем, древнейшем слое было сделано удивительное открытие: были найдены остатки домов, прямоугольных по форме, построенных из обожжённых, а не сырцовых кирпичей". Автор этих строк, Н. А. Сидорова, говорит, что позднее технология обжига кирпича была забыта, и дома стали строиться из сырцовых кирпичей. То есть в раннем неолите строительные технологии были лучше, чем в позднем неолите. "Откуда было занесено на Крит применение обожжённого кирпича и почему оно было заброшено — пока остаётся вопросом. Возможно, что его принесли с собой переселенцы из Малой Азии, если древнейшие жители Крита, как считают учёные, пришли из этой страны".

Похожим образом, то есть из более древних неолитических поселений, появились и другие крупные центры будущей крито-минойской культуры, которые были основаны около 2400-2200 гг. до н. э.: Гурния, Палекастро, Агиа Триада, Маллия, Мохлос, Псира. То есть они явились органическим (не мужским "ургийно-гордынным", а женским "гонийным") продолжением более древних поселений.   

Гигантские пифосы из раскопок минойского дворца в Кноссе. Можно представить себе, какого размера были печи для обжига этих пифосов. И какие были подъёмные механизмы для их перемещения. 

По всей видимости, все они выросли из большесемейных поселений. Типичным примером такого поселения является Миртос, где жила большая семья, примерно из 120 человек. Его застройка — характерно плотная, «клеточная», из стандартизированных ячеек, которых открыто около 90. Дома плотно смыкались друг с другом, часто имея общие стены, без сообщения в нижних частях; П. Уоррен предположил, что в некоторые помещения жители могли попадать, как в Чатал-Хююке, только через крыши. 

около 2400-2300 гг. до н. э. 

Второе важное поселение Крита — Василики — сразу же было признано предтечей критских дворцов. Здание имело геометрически чёткие объемы, внушительный размер (длина крыльев — ок. 30 м) и в своей конструкции — уже каркас из деревянных балок. У него был второй этаж, судя по найденным основаниям лестниц в юго-восточной части; снаружи была вымостка, участок которой сохранился в северо-западном углу. 

План поселения Василики, около 2400-2300 гг. до н. э. 

Перед нами уже миниатюрный "кносский дворец". Л. И. Акимова говорит, что окрестные поселения не обнаружены. Что же это за "дворец" такой, если вокруг него нет деревень?! Но на самом деле это не более чем родовое поместье. Просто некоторые поселения достигли гипертрофированных форм и стали выглядеть как "дворцы", а другие не получили такого развития и ныне производят впечатление недооформленного дворца с большим центральным двором.

В принципе, оно и на Руси так было: у нас имелись зажиточные крестьянские семьи ("кулаки", в терминологии В. И. Ленина), и были очень бедные крестьянские хозяйства.

Двор бедного крестьянина. Марийцы. Марий Эл, Моркинский р-он, пос. Морки (Маробласть, Моркинский кантон). 1925. Фото из коллекции МАЭ РАН

Л. И. Акимова указывает на странную любовь критян ко всякого рода подземельям. Она говорит, что гипогей имелся не только в кносском храмово-дворцовом комплексе; свои миниатюрные "гипогеи" существовали едва ли не в каждом критском поселении. Надо полагать, что в этих подземельях хранились кости умерших предков. Возможно, некоторые останки приобретали статус "мощей", и тогда место их хранения становилось святым, превращалось в святилище.  Я клоню к тому, что, может быть, Кносс являлся для критян своего рода "Иерусалимом", куда они совершали паломничество, но и в других местах Крита имелись свои маленькие "иерусалимы". 

Под южным входом А. Эванс обнаружил две загадочные, необъяснимые постройки, то ли конца III тыс. до н. э., то ли более раннего времени. Это так называемые гипогеи, из которых сохранился только один (второй разрушен) — огромное ульевидное подземное пространство, диаметром около 8 м и высотой около 16 м, со спиралевидно устроенным рядом ниш, идущих с регулярными интервалами, с неким коридором-дромосом, возможно подходившим к гипогею на середине его высоты. Его подземное расположение, ульевидная структура и прочие моменты позволяют видеть в нём гробницу-храм, что наиболее оправдано в связи с последующей локализацией здесь входа в комплекс.

Кносский дворец. Гипогей под южным входом. Разрезы. Качество изображения отвратительное, но, к сожалению, ничего лучшего я не нашёл.

Я думаю, что именно гипогей был эпицентром кносского дворца-лабиринта. Сам этот дворец можно рассматривать как антураж гипогея.

При минойских дворцах были свои виноградники. на минойском Крите процветало виноделие. "В 1900 г. сэр Артур Эванс раскопал поблизости от Кносского дворца сосуды, украшенные рельефом с колосьями ячменя. Отсюда он сделал вьвод, что на Крите вину предшествовала некоторая разновидность пива. Однако малыe размеры сосудов, которые навели его на это предположение, объясняются скорее тем, что в эти сосуды наливался особый ячменный напиток, употребление которого позднее было необходимым условием для участия в Элевсинских мистериях" (К. Кереньи).

Да, с большой долей уверенности можно сказать, что Элевсинские мистерии имели своё начало на Крите. Дадим слово Карлу Кереньи:

"Звездой, утренний восход которой знаменовал собой наступление нового года, на минойском Крите был Сириус. При этом бросается в глаза известная двойcтвенность, или параллельность, явлений. На небе появлялась звезда, а из пещеры пробивался свет. Празднеcтво света в пещере было мистериальным действом. В Кноссе, на предназначенной специально для этого площадке для плясок, устраивалась открытая для публики танцевальная процессия, участники которой проделывали путь к «владычице лабиринта» и обратно. Сама владычица находилась в центре настоящего лабиринта, то есть подземного цapcтвa; там она рождала своего таинственного сына, тем самым даруя надежду на возвращение к свету".

Немного о кикладской культуре.

В кикладской культуре, несмотря на множество "матриархальных" символов — знаменитые "сковородки", имитирующие порождающее женское чрево, «озябшие идолы»,  в большинстве случаев женские фигурки, изображение богини-матери, — патриархальное начало всё же одержало победу (хотя, может быть, это была "пиррова" победа).

Глиняная «сковорода» с гравированным и вдавленным декором, из некрополя Халандриани. о. Сирос. 2700-2300 гг. до н. э. ; спирали можно трактовать как архетипические протоформы всякой жизни на Земле 

Syros frying pan. Обратите внимание на восьмиконечную "звезду Богородицы" и треугольный "знак вульвы" внизу 

Сycladic frying pan

Syros figurine

Syros burial. Как видим, у покойника или покойницы руки сложены точно так же, как у "озябшего" идола.  

Во-первых, приходится признать, что на островах Эгейского моря в III тыс. до н. э. существовали крепостные сооружения (самый яркий пример — поселение Кастри на о. Сирос). 

Syros fortress Кастри

А это значит, там аккумулировалось награбленное добро. Л. И. Акимова говорит, что жители островов (по крайней мере, некоторых) промышляли пиратством. Но пираты — это паразиты, это "блохи" на теле "кошки". Мы видим "блох", но не видим жирную "кошку". Где те богатые общества, которых грабили пираты? Крито-минойская культура ещё не расцвела, и сам её расцвет удивительным образом совпадает с закатом кикладской культуры около 2300 г. до н. э. 

Интересно, что хронологически упадок кикладской культуры совпадает с гибелью Трои II, а слои Трои III—IV—V (2300—1900 гг. до н. э.) свидетельствуют о периоде упадка в истории этого древнего города. Именно в слое Трои II Генрих Шлиман нашёл «клад Приама» с множеством искусно изготовленных золотых вещей, которые резко контрастируют с примитивно сделанной троянской посудой (Л. И. Акимова указывает на полное отсутствие расписных ваз и говорит, что ориентация на строгие «мужские» идеалы, отказ от разработки сложных объёмов, развитых пластических форм, модуляций и прочих «женских изысков» является признаком мужского доминирования в культуре).

Скорее всего, закат Трои II и кикладской культуры связан с переселением лувийцев. Историки полагают, что они пришли в Малую Азию с территории Балкан, как и их родственники-хетты.

Если лувийцы и хетты первоначально жили к северу от Эллады, тогда на территории самой Эллады проживали те, кого греки называли пеласгами. Может быть, именно общество пеласгов представляло собой ту самую жирную "кошку", которую кусали "блохи"-пираты из Трои и с островов Эгейского моря?

Н. А. Сидорова косвенно подтверждает эту догадку, отмечая, что "... судя по данным раскопок, укреплены были только поселения, расположенные на берегу моря, подобно Лерне и Рафине. Находившиеся же вдали от него, как Тиринф или Эвтрезис в Беотии, укреплений не имели. Очевидно, опасность нападения грозила жителям материковой Греции этого периода (2500-2200 гг. до н. э.) только с моря".

"Обобщая, важно отметить, что памятники кикладского искусства ярко демонстрируют утверждение мужской ритуальной традиции", - пишет Л. И. Акимова, и в качестве доказательства приводит пару примеров кикладского искусства. 

Слева: мраморная женская фигура типа Спедос. со стоящим на ее голове ребенком, с о. Парос. 2600-2500 гг. до н. э.; справа: мраморная группа типа Спедос: двое мужчин с девочкой на руках. 2700-2600 гг. до н. э.  

Комментируя изображение слева, Л. И. Акимова говорит, что "изображена, несомненно. сцена рождения — появления из большой фигуры маленькой. Это не прежнее «женское» рождение, когда ребёнок появлялся из материнского лона. Здесь лона уже нет; оно замкнуто, исключено. опустошено; ребёнок является на свет из головы. Как Афина рождалась из головы Зевса, так здесь некая богиня рождает свою дочь-деву таким же образом. В другой группе двое мужчин держат на руках сидящую девочку. Это тоже «мужской» ритуал. Мужчины стоят с широко расставленными ногами; ноги девочки прорезаны. Правая фигура (если смотреть изнутри группы) — увереннее, левая — слабее. Это явно семья — в понятиях мужского ритуального круга; отец-сын даёт жизнь супруге-дочери. Важно, что девочку отрывают от земли, держат на руках, а не на прочном основании. Манифестируются новые представления о роде, в основе которого — мужчина, зачинатель, прародитель".

"Кикладское искусство ваяния «скончалось» примерно около 2300 г. до н. э. Наступил драматический, тяжёлый конец. После почти четырёх веков развития островные мастера завершают традицию созданием фигур-дегенератов. 

Так называемый постканонический тип (ил. 41) с его доведением до абсурда отцовской идеи, далёк от былой элегантности: механические квадратные торсы на коротких невесомых ногах, с грубыми чертами «прозревших» лиц и к тому же с атрибутами — ремнями, кинжалами, чашами. Начинается обратный процесс: фигуры снова натурализируются, но теперь уже от головы до ног. Эффект поражает своей антихудожественностью, как ранние и канонические фигуры поражали изыском. 

После 2300 г. до н. э. для Киклад наступило тяжёлое время. Острова обезлюдели, население стало рассеиваться, художественный уровень искусства резко упал...

Иконография Матери и её рогатого Сына.

Л. И. Акимова в своей монографии "Искусство Эгейского мира. Троя. Киклады. Крит. Фера. Микены" (М.: БуксМАрт. 2020) приводит изображение интересного сосуда из Трои.

Бронзовый век характеризуется переходом от матриархата к патриархату, и Л. И. Акимова так пишет об этом переходе: "Изначальная прамать мыслилась рождающей детей обоего пола в результате непорочного зачатия — парфеногенеза (мужчина ритуально устранялся из процесса продолжения рода). Но в эпоху неолита мужской мир путём интенсивного натиска начинает отбирать у женщин их права прародительниц. Сама «мать» раздваивается на мать и деву, две особые сущности, а её «сын-супруг» со временем эволюционирует в «сына-и-супруга». то есть в сына-отца. Так появляются зачаточные представления о «нормальной» семье, что находит отражение не только в ритуалах и мифах, но и в искусстве". 

"Особый тип керамики представляют антропоморфные вазы, которые, по общему мнению учёных, использовались исключительно в культовых целях. У некоторых имеются крышки-«головы» с отмеченным носом, бровями и глазами <...> Ручки-«уши» во всех случаях остаются при «матери». Однако с ними происходит важная метаморфоза. Сначала это просто небольшие выступы, направленные острыми углами кверху. Но затем они, продолжая нижнюю курватуру сосуда, всё дальше отодвигаются от него, приобретая признаки «рогатости» и тем самым напоминая рога супруга богини — быка, который возрождается в её лоне и проявляет в рельефе свои черты: груди становятся его глазами, пупок — носом, вагина — ртом. Если в лоне вызревает и проявляется голова тотемного бога-супруга, то собственная голова богини и есть навершие вазы, её символическая крышка. Мужчина, претендуя на роль прародителя, опускается вниз, а женщина, у которой отбирают права репродукции, поднимается вверх". 

Удивительный образчик иконографии из тех времён, когда бык ("сын") ещё не отделился от своей божественной Матери, когда он ещё находится внутри её чрева, как джинн - внутри лампы.

"Раб лампы".

О происхождении языка как системы символов.

"Культура народов сан включает в себя наскальную живопись, которая и в наше время сохраняет традиции, уходящие в глубь тысячелетий — современные бушмены оставляют на скалах рисунки по своей технике, сюжетам и символизму, точно воспроизводящие древнейшие наскальные рисунки. <...> Структуралистскую интерпретацию наскального искусства бушменов предлагает современный южно-африканский антрополог Дэвид Льюис-Уильямс, который с опорой на методы нейропсихологии на основе анализа наскальных рисунков разработал «энтоптическую» теорию сознания, с помощью которой он и интерпретирует рисунки пещер и скал Южной Африки. Ключом к этой интерпретации является анализ галлюцинативных видений и состояний, возникающих в процессе транса.<...> Транс у бушменов в отличие от пигмеев не провоцируется приёмом особых психоделических растений или опьяняющих напитков, но в целом результат достигается сходный: знахарь, «человек дождя», переходит в пограничное состояние, аналогичное смерти (сами бушмены говорят, что «он умирает»), и увлекается в секвенцию ситуаций, соответствующую внутренней структуре самого сознания. Галлюцинации достигаются через гипервентиляцию лёгких, физическое переутомление в ходе многочасовых танцев, отсутствие сна и т. д.

Льюис-Уильямс выделяет три фазы визуальных (энтоптических) галлюцинаций.

Первая соответствует возникновению в сознании простейших геометрических фигур — точек, кругов, квадратов и их объединений в некоторые комбинации. Мы видим эти геометрические фигуры в наскальных изображениях от самых древних пещер палеолита до рисунков современных бушменов. В нейропсихологии эти фигуры  выступают как глубинный язык самого сознания, его начальный код, представляющий знаковую систему, поднимающуюся из слоев подсознательного. Этот глубинный код, представленный в древнейших образцах надписей и знаков, сохранившихся с эпохи палеолита, пытался реконструировать другой антрополог Андре Леруа-Гуран (1911 — 1986). В частности, продолговатые фигуры означали, с его точки зрения, нечто мужское, точнее, все что связано с мужчинами и мужскими особями и предметами окружающего мира, а крути и квадраты — нечто женское.

Танцовщицы сан

Искусство бушменов в горах  в Spitzkoppe

В любом случае первичная фаза свободной галлюцинации представляет собой секвенцию геометрических фигур. Это само по себе чрезвычайно важное замечание, поскольку может быть интерпретировано как проявление глубинных архетипов, составляющих содержание сознания в его изначальном состоянии. <...>  Исследование геометрических и почти математических видений в пограничных состояниях могло бы привести к разрешению многих проблем в области возникновения знаков и букв древнейших алфавитов, а с другой стороны, это полностью укладывается в пифагорейскую или платоническую теорию первичности чисел и геометрических фигур как изначальных идей, из которых складываются пропорции и гармонии мира. <...>

Второй фазой транса является соединение чисто геометрических видений в более завершённые образы. Так овалы, прямоугольники или знаки рунического типа с разветвлёнными концами становятся людьми (мужчинами-охотниками), а другие фигуры привычными для бушменов животными или предметами. При этом онтологический статус всех этих фигур ещё остаётся геометрическим, то есть ноэтическим. Это не люди как люди, но люди как духи, как предки, как силы. Это существа, населяющие оптический мир изменённого состояния. <...>  Третья фаза, по Льюис-Уильямсу, представляет собой включение субъекта видений в ситуации, сложившиеся в ходе превращений знаков в существ", - пишет А. Дугин (Логос Африки. Люди чёрного солнца. - М., 2018. С. 412-416).

По-моему, эту теорию Дэвида Льюис-Уильямса надо иметь в виду всем, кто занимается языкознанием. У меня, во всяком случае, всегда имелась интуиция о том, что происхождение языка как-то связано с изменёнными состояниями сознания. Действительно, в мире, в котором мы живём, имплицитно заложены математические законы (особенно заметно это в квантовом мире), и в языке тоже существуют свои правила грамматики. Хотя, с другой стороны, в языке есть исключения из правил, и во Вселенной имеются хаотические, энтропийные процессы. Если сновидения считать "начатками" изменённых состояний сознания, то нельзя не заметить элемент "небывальщины" в сновидениях. Я всё время думал, что эта "небывальщина" возникает из-за "разложения" сознания во сне. Во сне начинается то самое разложение, апофеозом которого является смерть. Но, парадоксальным образом, мы "напитываемся" энергией бытия во сне. Блять, уму непостижимо: жизнь питается смертью!

Хотя гений, согласно, А. С. Пушкину, — "парадоксов друг", но, видимо, ему никогда не суждено вырваться из сети этих парадоксов. Потому что, да, существуют в мире законы математики, но в каких-то случаях математика просто не "работает"; с другой стороны, во Вселенной "работают" энтропийные процессы (из-за чего один древнегреческий учёный муж назвал космос "кучей навоза"), но, в то же время, есть во Вселенной и энантиодромические процессы, иначе мы бы не появились на белом свете. И как всё это совместить? Как построить из принципиально несовместимых вещей "единую теорию всего" в рамках строго логического мышления? Тут сам чёрт голову сломит.

О культе бвити племени фанг.

"Народ фанг составляет большинство в современном Габоне. Значительная часть их живёт в Экваториальной Гвинее и Камеруне. <...> Племена фанг строго матриархальны, родство определяется по матрилинейному признаку. <...> 

Культура племени фанг связана с особой религией бьери, в основе которой лежит употребление наркотических веществ, добываемых из особых растений — малан (Alchornea floribunda) и аянг бейем (Elaeophorbia drupifera). В состоянии наркотического опьянения участники обрядов бьери вступают в контакт с духами предков. Понятие силы в религии бьери называется «эвур».

Другим распространённым культом аналогичного свойства является религия бвити, заимствованная банту у пигмеев, где важную роль играет галлюциногенное вещество ибогаин, получаемое из растения ибога семейства кутровых, в изобилии растущего в Центральной Африке и считающегося священным. Бвити выступают как особые духи, открывающиеся в видении в ходе ритуалов. Они связаны с предками и богами, но не тождественны ни тем, ни другим. Часто бвити описываются как духи деревьев. Религия бвити называется «ньиба йе афан», дословно «религия леса». Это подчёркивает то, что фанг восприняли эту традицию от пигмеев бака, «людей леса».

Употребление ибоги, по объяснениям нганг и камбо, призвано заставить душу, находящуюся в теле, «распухнуть» и, прорвав кожаные покровы, покинуть тело, отправившись в мир смерти, предков и духов-бвити. Важной формулой всего обряда является «за кулу мби аву», что дословно означает на языке фанг «приидите, откроем врата смерти». Этот процесс называется также «расколоть  голову, чтобы сделать ее открытой» (абвинг нло). Смысл посвящения в культ бвити состоит в опыте переживания смерти. Посвящённый умирает и обнаруживает, что смерть есть не конец, но иное состояние, которое позволяет более масштабно и многомерно постичь структуры экзистирования. Смерть есть не альтернатива жизни, но одно из её измерений, которое дополняет остальные. Это измерение — бессмертия и знания, пронизывающее обычное существование. Только тот, кто получил опыт смерти, может знать, что такое жизнь. Обычный человек живёт, но не знает жизни, он даже не знает толком, что он живёт, погружённый в бегство за силой и от смерти. Банзи делает шаг в обратном направлении: он добровольно вступает в смерть и выходит из неё обладателем нового качества. Он входит в крут духов, предков и божеств, становясь одним из них. Он больше не ограничен телом и его смертностью, поскольку познал нечто, находящееся в стороне от телесного цикла рождения и гибели.

Обряды бвити сопровождаются танцами и игрой на музыкальных инструментах, которые длятся в течение всей ночи. В ходе долгих бдений перед каждым банзи вешают зеркало, где они наблюдают предков и самих бвити. <...>  Традиция бвити утверждает: очистившись от «греха» через опыт ибоги, тело человека, в свою очередь, очищается, поэтому его ночной танец становится по-настоящему прекрасным, движения грациозными, а силы безграничными — танцы бвити длятся по многу часов, часто от заката до рассвета" (А. Дугин).

«Расколоть  голову, чтобы сделать её открытой»... При чтении этих слов мне вдруг пришло на ум слово "лабрис". Именно лабрисом Гефест расколол голову Зевса. Может быть, крито-минойский лабрис связан с изменёнными состояниями сознания? Судя по всему, культ Диониса имеет корни на Крите, а это значит, что религия критян имела оргиастический, экстатический характер, связанный с одержимостью духами. Об этом свидетельствуют некоторые изображения эпифаний (богоявлений) на геммах. Есть намёки и на употребление наркотических средств (я имею в виду т. наз. "маковую богиню").   

multiple votive double axes, Minoan

"Священная проституция" как исторический мираж.

Phyllis Bird (Evanston IL / USA) в своей статье "LUCIAN’S LAST LAUGH: THE ORIGINS OF “SACRED PROSTITUTION” AT BYBLOS" заостряет своё внимание на сообщении Лукиана Самосатского (ок. 120 — после 180 гг. н. э.) о практике священной проституции в городе Библ (Библос). 

Это сообщение "имеет ключевое значение, поскольку является единственным источником информации о священной проституции в Сирии/Финикии вплоть до сообщений Евсевия и Афанасия в IV веке н.э.; это единственный текст, связывающий священную проституцию с культом «умирающего и воскресающего бога», который, вслед за сэром Джеймсом Джорджем Фрейзером, определил взгляды книжников (biblical scholars) на «ханаанитскую религию», хотя сам Фрейзер не упоминает о священной проституции в своём описании культа Адониса в Библе. 

Phyllis Bird говорит: "Travelogue (рассказ о путешествии) II века н. э., известный под названием "Сирийская богиня" (De syria dea) приписывается известному сатирику и ритору Лукиану Самосатскому, хотя авторство Лукиана отрицается некоторыми авторами, которые ссылаются на ионический диалект текста (в других его работах - аттический диалект) и на то, что не видят в нём сатиры. В своём анализе я следую за Этридж-Оденом и Лайтфутом, рассматривая данный текст как лукиановскую пародию на Геродота, и утверждаю, что рассказ о священной проституции в Библосе напрямую зависит от первоначального нарратива Геродота о женском сексуальном «жертвоприношении» в Вавилоне. 

Работа в целом посвящена истории и обрядам «сирийской богини» (Атаргатис) в Иераполисе в Северной Сирии, регионе, где проживает сам Лукиан. Статья открывается, однако, рассуждениями о происхождении религии в Египте, за которыми следует затем «Ассирия» (включая регион от Сирии до Вавилонии) и перечисление различных святилищ в Финикии, которые, как утверждает Лукиан, почти такие же древние, как и египетские, причём большинство из них, по его утверждению, он видел лично. Первым назван храм Геракла (Мелькарта/Баала) в Тире (Syr. d. 3), за ним следует «большое святилище», принадлежащее сидонцам (4), и ещё одно „большое и древнее святилище“ в Гелиополисе (Баальбеке), которое он не видел, но утверждает, что оно из Египта (5). Далее следует храм Афродиты в Библосе с рассказом об обрядах Адониса (6) - единственный рассказ об обрядах в любом из финикийских храмов. Далее следуют традиции, связанные с Адонисом и Осирисом (7-8), а также заключительная заметка о посещении святилища Афродиты в Леванте, которое, как утверждается, было основано Кинирасом (легендарным царём Библа/Кипра и отцом Адониса, согласно различным традициям).

Отчёт Лукиана о Библосе гласит: "Однако я видел в Библе большое святилище Афродиты Библосской, в котором совершают обряды (греч. όργια) Адониса, и я узнал об этих обрядах. Они, во всяком случае, говорят, что то, что сделал кабан с Адонисом, произошло на их территории. В память о его страданиях каждый год они бьют себя в грудь, скорбят и совершают обряды. По всей земле они совершают торжественные оплакивания. Когда они прекращают биение в грудь и плач, они сначала приносят жертву Адонису, как мёртвому, но на следующий день они провозглашают, что он жив, и поднимают его в воздух. Они также бреют головы, как это делают египтяне, когда умирает Апис. Женщины, которые отказываются брить голову, за это получают наказание: в течение одного дня они выставляют свою красоту на продажу. Рынок, однако, открыт только для иностранцев и оплата становится подношением Афродите (Syr. d. 6).

Финальный сегмент этого акта поразительно напоминает описание женщин в храме Афродиты (Милитты) в Вавилоне, а его связь с обрядами Адониса представляется непрочной и второстепенной. Действия женщин интерпретируются не как культовый обряд, а как штраф за несоблюдение обычных траурных практик; и выплата штрафа Афродите, которая не играет никакой роли в Лукиановом описании траура, и которая упоминается здесь впервые в описании обрядов, является немотивированной. Бритьё головы, как ежегодная ритуальная практика, не имеет смысла для женщин. И на самом деле, в описании траурных обрядов в Библосе женщины вообще не упоминаются, за исключением аллюзии на Геродота. Основной интерес Лукиан проявляет к Адонису, «чудесным» происшествиям, связанным с празднованием его смерти, связям с египетскими обрядами Осириса (Аписа) и местными претензиями на то, что именно здесь изначально происходили эти события, лежащие в основе легенды. Священная проституция не играет никакой роли в обрядах Адониса где-либо в других местах.

Бритьё головы в трауре не является приношением или жертвой. И это не женская практика! Это самая вопиющая нелепость всего повествования. Женщины-плакальщицы по всему Леванту от Греции до Египта не бреют головы; вместо этого они описываются и изображаются как распускающие свои локоны, чтобы они висели свободно и распахивают свои одежды, чтобы обнажить грудь. Именно это действие описано сицилийским поэтом Феокритом в рассказе о греческой Адонии в Александрии в третьем веке до н.э. В гимне, сопровождающем брачную сцену, певица описывает бракосочетание Адониса и Афродиты, завершая его восклицанием о сцене, которая произойдёт на следующий день, когда безжизненный Адонис будет отнесён на берег моря и предан волнам:

Ах, не успеет роса на рассвете упасть,

как мы понесём его на руках.

туда, где волны выплёскиваются на берег:

волосы распущены, одежда спадает до щиколоток,

обнажив грудь, мы поднимем пронзительную песнь (Idyll 15.132-36).

Лукиан привязывает практику, якобы относящуюся к «ассирийской» Афродите, к обрядам и традициям Библоса, которые связаны исключительно со смертью и трауром по Адонису.  При этом он не ссылается на местных информаторов и не сообщает о наблюдениях из первых рук, в отличие от его описания обрядов Адониса; и практика, которую он описывает, не совпадает ни с одной из описанных в Западной Азии. Его единственным референтом является Геродотовский Вавилон. Связь с обрядами Адониса устанавливается с помощью примечания, предполагающего египетское происхождение траурной практики, которое добавлено после основного рассказа о трауре и сообщения о «воскрешении» мёртвого бога. Опять же повторяю, что идея наказания абсурдна. Здесь сатирик Лукиан наиболее ясно показывает свою силу, ссылаясь на известную традицию Геродотовского Вавилона в отношении Библа — не как на пример ложно понятого благочестия, как это изображает Геродот, а как на наказание за гордыню. Цель Лукиана - пародировать Геродота - была признана давно, начиная с его адаптации ионического диалекта Геродота. Оден утверждает, что «этот текст Лукиана лучше всего читать вместе с Геродотом», чтобы оценить „многие поразительные“ вербальные и тематические аллюзии. И, защищая авторство Лукиана, он насчитывает «дюжину или более примеров сатиры, столь вопиющих, что игнорировать их — значит давать натянутое прочтение текста». Однако ни Оден, ни какой-либо другой комментатор этого текста, насколько мне известно, не признали ссылку на наказание женщин Библа за отказ брить головы как пример сатиры. Выискивая тонкие лингвистические и стилистические параллели, они слепы к этому вопиющему примеру. Почему?

Оказывается, идея сакральной проституции (которая может охватывать практически любую ассоциацию секса и культа) является настолько «данностью» в научной литературе античного (греко-римского) средиземноморского мира, что этот рассказ, один из его «канонических» текстов, не может быть подвергнут такому же литературному анализу, как и окружающий текст. Однако примечательна сама обособленность отрывка в рамках более крупного рассказа, а также критический комментарий. Хотя Лукиан стремится разоблачить все диковинные и возмутительные религиозные обычаи его сирийских соотечественников и женщин, особенно тех, что связаны с богиней Иераполиса, это его единственная ссылка на практику, понимаемую как священная проституция, которая обычно представляется во введениях и комментариях к Еврейской Библии/Ветхому Завету как характерная и повсеместная черта «ханаанитской» религии. Это особенно поразительно, если учесть, что Лукиан умалчивает о подобной практике в Афаке (Syr. d. 9)33 и Гелиополе (Syr. d. 5), местах, связанных с развратными сексуальными обрядами и священной проституцией у Евсевия и Афанасия.

Однако наиболее красноречивое молчание Лукиана о финикийских храмах и обрядах содержится в его отчёте о «великом святилище» Сидона (Syr. d. 4), которое он идентифицирует как храм Астарты, ссылаясь на местную атрибуцию. Здесь он использует только исконно семитское имя божества (в его греческой форме), божества (Ashtart), культ которого, как правило, приписывают появлению священной проституции на Кипре, в Карфагене и Сицилии. Греческая традиция отождествляла проституцию с Афродитой, известной уже Гомеру (в восьмом веке до н. э.) как «Кипрской»; но она также помещала её происхождение на Восток и, в частности, в Финикию. Таким образом, учёные долгое время предполагали, что «священная проституция», которая искажала лик Афродиты Киприды, была чертой, импортированной из финикийского культа Аштарт/Астарты.

Но Лукиан, сообщая о первичном центре поклонения Астарте в Финикии, ничего не сообщает о священной проституции там, он лишь озабочен альтернативными теориями, касающимися истинной личности богини. Похоже, что для Лукиана, уроженца Сирии, проституция была особенностью культа (кипро-) ассирийской Афродиты, а не финикийской Аштарт/Астарты. Таким образом, он помещает эту практику в большом храме Афродиты в Библе, представляя Библ как Вавилон Запада.

Постскриптум

Мнение Лукиана об «отце истории» заявлено прямо в одном из его сатирических диалогов, в котором Геродот возглавляет список «прославленных людей, которые использовали записанные ими басни так, что они не только обманывали своих современников, но и передавали ложь из  поколения в поколение и донесли её до нас, сохранив в изящной дикции и ритме». Лукианово подражание мастеру-баснописцу Геродоту в случае «священной проституции» в Библосе, как я полагаю, распространило обман даже на нас".

------------------------------------------------------------------------

От себя добавлю ещё пару слов. Древние греки усматривали "священную проституцию" где-то вдали от Эллады, у чёрта на куличках: на Кипре, в Леванте и Сирии, в Вавилоне. Казалось бы, Лукиану Самосатскому, жителю Сирии, все карты в руки, - кому, как не ему, знать о том, что происходит у него под носом?! Но он, вместо того чтобы рассказать о "священной проституции" в своём собственном городе (наверняка там имелся храм Астарты), усматривает "священную проституцию" в левантийском Библе.  

На карте можно увидеть немалое расстояние от Самосаты до Библа.

Похоже на то, что перед нами - мираж, который удаляется по мере приближения. Он виден лишь издалека.   

О зажиточности носителей культуры Винча.

Nenad N. Tasič в статье " VINČA - THE THIRD GLANCE (EXCAVATIONS 1998-2002)" говорит, что носители культуры Винча, судя по результатам раскопок в Бело Брдо на берегу Дуная, имели в своём рационе питания много мяса и рыбы. 

"В. Димитриева в своём предварительном отчёте утверждает, что  фаунистические останки включают кости млекопитающих, птиц, черепах, рыб и останки моллюсков. Наиболее многочисленными среди остатков фауны млекопитающих являются останки крупного рогатого скота, свиней, овец, коз и собак. Дикие виды животных <...> это олень, косуля, кабан и дикий крупный рогатый скот, а мелкие млекопитающие, которые могли использоваться в качестве дополнительного источника мяса, это бобр, кролик, куница, горностай, барсук, скунс и лиса. Домашние животные были основным источником мяса в этом горизонте культуры Винча. <...> Охота, очевидно, играла важную роль в добыче средств к существованию. <...> Останки птиц скудны. Альтернативные источники белка, к которым относятся раковины и черепахи, также заняли своё место в стратегии жизнеобеспечения Винчи. Среди инструментов повседневного использования есть группа предметов, которые можно положительно определить как рыболовное оборудование. В неё входят рыболовные крючки, гарпуны, грузила для сетей и костяные иглы для починки сетей, которые сильно напоминают инструменты, используемые в данный момент в окрестностях участка (Plate II/17-23, 26). Рыболовные снасти и останки рыбы из археозоологической коллекции позволяют сделать вывод, что жители Винчи занимались ловлей крупных экземпляров".

На месте раскопок

Это описание сильно контрастирует с тем, что сообщает коллектив авторов с места раскопок стоянки носителей Трипольской культуры (см.: "Kuhmist über alles"). Винча и Кукутень-Триполье являются родственными культурами, однако какое различие в питании! Несмотря на то, что "винчане" на протяжении многих веков "сидели" на одном месте, а "трипольцы" через каждые 60 лет переходили на новое место, первые питались гораздо лучше, чем вторые.

Также археологи обнаружили около двадцати артефактов из раковин спондилуса. Эта коллекция подтверждает существование торговых путей, ведущих от побережья Средиземного моря (Эгейского или Адриатического, - мнения об источнике расходятся) в центрально-балканский регион и далее на

северу. Это также подразумевает богатство поселений и их возможную роль посредников в процессе торговли. 

Раковины спондилуса высоко ценились в эпоху неолита, так как из них изготавливались женские украшения.

Фотография из Археологического музея в г.Познань (Польша). Браслет и набедренная повязка из бусин, сделанных из раковин спондилус.

   

7 000 лет назад эти украшения выглядели примерно так.

"Плотность строительства домов, их значительные размеры, а также обилие артефактов спондилуса, роскошной красной расписной керамики, медных колец (Plate II/21), мраморных подвесок (Plate II/27, 28), украшений типа "раскладушка", а также присутствие малахита и охры в предметах, обнаруженных недавно в Винче, свидетельствуют о том, что в поселении было накоплено значительное богатство. Неудивительно, что на сравнительно небольшой площади раскопок мы обнаружили как минимум две мастерские, одну по обработке полированного камня, а другую - по изготовлению микроперфораторов. Кроме того, весы ткацкого станка и валики веретена, а также многочисленные костяные иглы говорят в пользу текстильного производства на территории поселения. Для того чтобы завершить очерк экономики этого зажиточного сообщества, мы должны добавить скотоводство, земледелие (также подтверждённое в журнале макроботанических остатков К. Бороевым и Д. Милошевым) и красильно-пигментную промышленность".

И это всё существовало в до-государственную эпоху...