«Первое преступление Каина».

"Картина «Первое преступление Каина» написана британским художником Чарльзом Кеннеди в 1893-м году. 

Источник картинки

Ветхозаветное семейство отдыхает на берегу реки. Первенец пары развлекается тем, что ловит ящериц и скармливает их большой хищной птице. Рептилия, схваченная пухлой детской ладошкой, сопротивляется, но птичий клюв всё ближе. Ребёнок слишком мал, и его представления о добре и зле ещё не успели сформироваться, как следует. От рождения не имея жалости к живым существам и не взращивая в себе это чувство, он останется в истории как братоубийца.

Родители не останавливают сына. Адам глядит на сценку с печалью. Возможно, он с тоской вспоминает об изобильном времени, проведённом в благословенном Эдеме. Ева сидит, опершись спиной на огромный череп неведомого животного. Её взгляд и поза так же говорят о глубоком погружении в собственные мысли. Единственный, кто пытается помешать происходящему, это барахтающийся на земле младенец. Крошечный Авель изо всех сил тянет ручку в сторону братца, но семья не замечает его протеста. А почему он протестовал?", - задаётся вопросом sheynefros.

На этот вопрос отвечает Пифагор: „Строго накажи твоё дитя, убившее насекомое. С этого начинается человекоубийство.“

Иными словами, к человекоубийству приводит безнаказанность.

Ребёнок оторвал крылья бабочки, - и это ему сошло с рук, он остался безнаказанным. Безнаказанность порождает вседозволенность. Если ребёнок убил "просто так", без всякой нужды, бабочку, то он может убить и животное. Животное голыми руками не убьёшь, - необходимо создание специального инструмента убийства. Но тем же инструментом можно убить и человека! 

Мораль сей "басни" такова: маленький и беззащитный карапуз Авель встаёт на защиту ещё более маленьких существ.

А если не вставать на защиту маленькой ящерицы, тогда всё кончается словами немецкого пастора Мартина Нимёллера:

"Когда нацисты хватали коммунистов, я молчал: я же не был коммунистом. Когда они сажали социал-демократов, я молчал: я же не был социал-демократом. Когда они хватали членов профсоюза, я молчал: я же не был членом профсоюза. Когда они пришли за мной — заступиться за меня было уже некому".