М. А. Энгельгардт про веддов Шри-Ланки.

М. А. Энгельгардт говорит: 

"Господствующий взгляд на историю цивилизации можно сформулировать так: «цивилизация превратила хищного зверя в человека». Из сотни читателей девяносто девять (а может быть и все сто) подпишутся под этой формулой обеими руками.

Противоположную формулу: «цивилизация превратила человека в хищного зверя» — огромное большинство публики назовёт парадоксом".

"Однако, - далее пишет автор, - ни для кого не является секретом, что история цивилизации — история непрерывных войн;

Михаил Ромадин. "Битва". 1975–1976 годы.

в войнах одолевает наиболее деспотическая и наиболее обеспеченная рабьим трудом организация; таким образом, война, деспотизм и рабство являются тремя основными факторами, созидающими и подвигающими вперёд цивилизацию. Под влиянием этих факторов создаются и развиваются жестокость, мстительность, властолюбие. Иными словами, цивилизация наделила .человека обширной группой новых, приобретённых чувств и доставила ему множество новых, дотоле неведомых, наслаждений и удовольствий, забав и развлечений: наслаждение убийством, разрушением, уничтожением; наслаждение местью, истязанием детей, зрелищами казни, пытки, драки; наслаждение властью, угнетением, страхом и трепетом окружающих, скручиванием в бараний рог подчинённых.

Каким бы парадоксальным ни казался этот вывод, он неизбежен: принимая посылки, надо принять и вывод, — с логикой ничего не поделаешь.

Жестокость развивалась, потому что в борьбе народов выживали наиболее свирепые.

Ассирийские солдаты насаживают на кол пленников из Лахиша, древнеиудейского города, захваченного Ассирией в 701 г. до н.э.

Мстительность развивалась, потому что народы, но умевшие мстить, «должны были подвергаться постоянным безнаказанным нападениям, а в силу этого были осуждены или постепенно исчезнуть, или искать убежища в неудобных

для житья местностях. Следовательно, среди таких условий «выживали непрощающие» (Спенсер). Властолюбие развивалось, потому что в борьбе народов выживали наиболее деспотические. Словом, выживали хищники, выживали мстители, выживали угнетатели...".

"Война положила начало цивилизации и определила её дальнейшее развитие.  Стало быть, если наша точка зрения верна, первобытные люди, ещё не тронутые военным режимом, должны были отличаться от культурных прежде всего отсутствием хищности, мстительности и властолюбия; - отсутствием известных чувств, позднее вошедших в натуру человеческую. Сравнительно с культурными людьми они должны были представлять особую разновидность, которая, разумеется, давно исчезла
со всей почти поверхности земного шара. К счастью, остатки её уцелели в лиц очень немногих первобытных племён, которым удалось, укрывшись в недоступные местности, сохранить мирный режим первичных стадий человечества. К ним мы и направимся.

Из первобытных племён, оставшихся в стороне от общего движения человечества, важнее всего для нас цейлонские веддахи (ведды), как племя действительно первобытнейшее во всех отношениях — и по степени культуры, и по типу расы, быть может — древнейшему из всех, населяющих ныне земной шар. К ним можно присоединить первобытных монголов побережья залива Де-Кастри, описываемых Лаперузом как племя, ещё не вышедшее из первичной стадии мелких орд-семей. Они жили в состоянии «благодушной анархии», no выражению Летурно. Они не знали войны, принудительной организации, рабства, изуверства; никогда не ссорились и не дрались между собою; мужья не били жён и не обременяли их работой; берегли стариков и относились к детям с непонятной для европейца нежностью.

Сюда же относятся айны, значительно испорченные японцами, но всё ещё сохранившие основные черты своего первобытного характера: правдивость, кротость, незлобивость;

Айны

некоторые горные племена Бенгала: дималы, бодосы, лепчасы, санталы, часто упоминаемые Спенсером; гольды и некоторые другие инородцы Сибири.

Все эти народцы, осколки доисторических рас, могут служить типом человечества до-военной эры. К ним ближе всего подходят из остальных племён эскимосы дальнего Севера, поражавшие всех путешественников мягкостью нравов, но уже с зачатками племенной организации и междуплеменной вражды; бушмены, низший в культурном и антропологическом, высший в нравственном отношении тип Африки; наименее культурные племена готтентотов. Но эти племена с зачатками культуры приобрели уже зачатки тех качеств, которые культура развивала.

Что касается веддахов и им подобных, то у них мы находим полное отсутствие известных инстинктов, чувств, привычек, — это буквально люди другой породы, которые нам непонятны и которым мы непонятны. У них нет войны и
и нет понятия о войне; они «не умеют» воевать, а могут только защищаться от нападения, к чему приучены окружающими хищными племенами. Они не находят удовольствия в войне, не ведают — жалкий народ! — прелости нанесения ударов, сокрушения врагов. Веддахи напр. известны своей «робостью»; они прячутся, бегут от культурных сингалезов (сингалы, буквально «львиный род» — индоарийский народ, основное население Цейлона), тамилов и европейцев. И вместе с тем они поражают
своим бесстрашием, своим хладнокровным, спокойным мужеством: когда нужно защищать семью, когда драка неизбежна, веддах, не сморгнув, выступает в одиночку против пантеры, или страшного цейлонского медведя-губача, или ещё более страшного и лютого европейца.

Но он избегает войны. Испанская (по словам Тургенева) поговорка: «мужчина должен быть свиреп» повергла бы его в недоумение. Песня Рагнара Лодброга (IX столетия: «Скучно живёт, кто не ранен в боях... Смолоду я учился обагрять железо кровью... кровавая роса сбегала с мечей: я радовался этому, как будто возле меня сидела возлюбленная» и т. д.) или стихотворение Дениса Давыдова (XIX столетия: «Я люблю кровавый бой» и пр.) показались бы ему поэзией чудовищ, а не людей".

Кстати, Марина Баканова в статье "Последние австралоиды Шри-Ланки — ведды" говорит, что "в традиционном веддийском обществе сохранился матриархат и принадлежность к той или иной родовой группе считают по матери. В доме родителей же остаются жить и замужние дочери с семьями, а сыновья наоборот покидают отчий дом" (Источник).

Молодая женщина из прибрежных веддов готовит пищу в своей хижине

Эгон фон Эйкштедт и двое мужчин веддов